Родилась в п. Кукушка Зейского района Амурской области в семье оленевода-охотника. Окончила среднюю школу в с. Бомнак.
1974 году Г.И.Варламова окончила северное отделение Ленинградского педагогического института им. А.Герцена, факультет русского языка и литературы. В 1973-1979 годах работала в школах Якутии. С 1979 по 1991 год работала лаборантом, младшим научным сотрудником, старшим научным сотрудником в секторе северной филологии ИЯЛИ СО АН СССР. В 1984 г. в Ленинграде она успешно защитила кандидатскую диссертацию на тему “Фразеологизмы в эвенкийском языке”. В настоящее время работает в секторе эвенкийской филологии Института проблем малочисленных народов Севера СО РАН. С 1990 г. Г.И.Варламова является руководителем работ по темам фольклора 60-томной серии “Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока”. Под ее руководством в 1993 году завершен отчет по II тому эвенкийского фольклора “Эвенкийские сказки, легенды, предания и мифы”. В 1996 году завершается ее работа по III тому эвенкийского фольклора “Обрядовый и песенный фольклор эвенков”.
Г.И.Варламова пишет под псевдонимом Кэптукэ. Первую свою художественную повесть “Имеющая свое имя, Джелтула-река” написала в 1989 г. Кэптукэ также занимается переводческой работой, ею опубликовано более 30 повестей, рассказов, эссе, очерков и статей, посвященных проблемам малочисленных народов Севера. Отдельные произведения писательницы изданы за рубежом на немецком, испанском, итальянском, французском и японском языках. В 1993 г. Депутатской Ассамблеей малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока ей присуждена премия “Звезда Утренней зари” в области литературы за книгу прозы “Маленькая Америка”.
НОВЫЙ ЭТАП В РАЗВИТИИ ЛИТЕРАТУР
Впервые творчество Галины Кэптукэ прозвучало на всю, тогда еще единую и большую, страну весной 1989-го, когда в номере четвертом журнала «Литературная учеба» была опубликована ее повесть «Имеющая свое имя Джелтула-река». Повесть вышла в «сопровождении» двух очень авторитетных имен – Владимира Санги и Георгия Гачева, которые высказали свои взгляды на произведение писательницы.
Доброе дело сделал и журнал «Розовая чайка», опубликовавший новую повесть Г.Кэптукэ «Серебряный паучок» и перепечатавший статьи В.Санги и Г.Гачева (1991, № 1). Как одну из главных особенностей творчества Г.Кэптукэ В.Санги отметил то, что в ее прозе проявляется нелегкий опыт эвенков, и это позволяет смело изображать наше сложное, противоречивое, во многом трагичное время.
Г.Гачев созвучен в оценке: «Эта повесть – врата в целую цивилизацию: уклад жизни народа охотников среди природы Север, тайги, с оленями, их семейные отношения, верования, и как совершилась трагедия уничтожения народа и его натуральной культуры от нашествия чужеродной цивилизации горожан, и – потонул материк Атлантида… Маленькая повесть эвенкини (так у автора – А.М.), может, из лебединых песен вымирающего народа, и что останется на поверхности океана истории от него…».
Подобные же мысли родились и у меня, когда впервые прочитал Г.Кэптукэ, они крепли во мне по мере того, как я ближе знакомился с писателем как с личностью, встречался и беседовал на разные темы, слушал ее публичные выступления. А главное – по мере появления ее новых произведений.
Вообще надо сказать, что в 70-80-е годы литературы народов Севера не раз становились объектом внимания литературной критики и литературоведения. Опубликованы работы, авторы которых рассматривают вопросы становления, развития и нынешнего состояния названных литератур (см.: Р.Бикмухаметов, 1983; А.Власенко, 1988; Н.Воробьева, С.Хитарова, 1974; Ч.Гусейнов, 1978; К.Зелинский, 1967; Б.Комановский, 1973; Г.Ломидзе, 1974; А.Михайлов, 1983; Н.Михайловская, 1984; М.Пархоменко, 1979; Н.Подзорова, 1979; А.Пошатаева, 1985, 1988; Д.Романенко, 1970; И.Смольников, 1975; С.Хитарова, Л.Тимофеев, 1980; Ю.Шпрыгов, 1979; Л.Якименко, 1973).
Затрагивая различные аспекты многогранной темы, все они, за исключением, пожалуй, А.Пошатаевой, акцентируют внимание на историко-революционном содержании «нового эпоса» (выражение А.Пархоменко), на анализе художественного познания социально-активной личности, процессе ее становления. Это же утверждают и авторы коллективных трудов. (см.: История многонациональной советской литературы в 6 томах. М., 1970-1974; Советская многонациональная литература. Очерк развития. М., 1986; Литература народов Север Якутии. Якутск, 1990).
Но было бы неверным объяснять подобный установившийся взгляд только «зацикленностью» исследоателей на партийности и классовости подхода при анализе произведений, созданных северными писателями. Дело в том, что сами эти произведения, их фактура дают основание для выбора именно такого угла зрения. Ведь, как пишут авторы сборника научных трудов «Литература народов Севера Якутии», «рассматриваемые молодые литературы возникли во имя удовлетворения новых духовных и культурных запросов народов, сбросивших ярмо социального и национального угнетения, избравших путь социалистического развития…»
И действительно, если мы возьмем широко известные повести и романы С.Курилова («Ханидо и Халерха», «Новые люди»), А.Кривошапкина («Берег судьбы»), В.Ледкова («Люди Большой Медведицы»), Ю.Рытхэу («Конец вечной мерзлоты», «Белые снега», «Сон в начале тумана», «Иней на пороге»), В.Санги («Женитьба Кевонгов»), Г.Ходжера («Амур широкий», «Гайчи»), Ю.Шесталова («Когда меня качало солнце»), то увидим, что пафос их строится на философско-художественном исследовании исторических судеб своих народов.
Эта же творческая задача «диктовала» и пути воссоздания характеров, развивающихся под влиянием новой действительности. Пиапон у Ходжера («Амур широкий»), Милюнэ у Рытхэу («Конец вечной мерзлоты»), Варов-Гриш у Истомина («Живун»), Саване у Ледкова («Месяц Малой Темноты»), Касказик у Санги («Женитьба Кевонгов») – художественные образы, несущие в себе черты подлинно народного характера. Но при этом усилия писателей были направлены на раскрытие процесса формирования новой личности, вычленения ее из общего ряда, наполнения ее социалистическим содержанием. И задним числом винить в этом писателей, а за ними и исследователей их творчества – труд неблагодарный. Напротив, следует отметить, что и писатели отразили художественно точно происходившие в обществе процессы, и исследователи уловили обозначившуюся содержательно-эстетическую общность. «Так это было на земле…» – как сказал поэт.
Очень важно и то, что воссоздание полнокровных образов напрямую связано с повышением степени реализма в этих литературах. Вопрос о степени развитости реализма в литературах народов Севера – вопрос, требующий не одномерного восприятия. В свое время, отмечая неразрывную связь первых писателей Севера с фольклором и имея в виду, что они сами являлись носителями мифологического мышления, я объяснял этими обстоятельствами некоторую неразвитость реализма в произведениях первых писателей Севера (Ускорение, Якутск, 1983). Далее у меня говорилось о повести Тэки Одулока: «Доскональное знание описываемой жизни, психологически точное описание мыслей и чувств забитого, бесправного Имтеургина ставят данную повесть в ряд интересных произведений всей многонациональной литературы. Реалистичность описаний выделяет это произведение из ряда перых повестей северных писателей… Тэки Одулок предельно точен в изображении языческих ритуалов, состязаний, сцен охоты, похоронного обряда, не изменяет он этому принципу в описании быта, во многом неприглядного, полудикого образа жизни своих героев…» И далее, говоря о том, как в последующем писатели-северяне овладевают высотами реализма, я восклицаю: «Тем более поразителен уровень Тэки Одулока…»
Каково же было мое удивление тем, как можно не понять текста или преднамеренно подменить понятия, когда в книге «Литература народов Севера Якутии» (Якутск, 1990) я прочитал в статье В.Б.Окороковой: «Невозможно согласиться и с А.Михайловым, который объясняет это явление «неразвитостью реализма». Тэки Одулок и С.Курилов сознательно идут по этому пути…» Читатель моей книги легко установит, что имена Тэки Одулока и Семена Курилова не имеют никакого отношения к тезису о «неразвитости реализма», что это говорилось о самых первых вещах других северных писателей, а не о творчестве двух выдающихся сынов юкагирского народа. Это к тому, что молодым исследователям нужно внимательнее читать работы коллег и не делать необъективных скоропалительных выводов, тем более, что трудов о литературах народов Севера немного и не стоит вносить в них путаницу.
В чем можно упрекнуть исследователей литератур народов Севера, так это в невнимании к такой чувствительной и тонкой материи, какой является национальное самосознание. Вообще эта философская категория до недавнего времени не была в чести. Ее не включали в энциклопедии и словари (зато всегда включали статью «национализм»), редкой гостьей была она и в научной исследовательской литературе. Применительно к литературе и искусству эпитет «Национальный» укоренился лишь в формулировке «национальное по форме, социалистическое по содержанию» и в докладах на съездах писателей и научных конференций, когда называлось количество имеющихся в нашей стране литератур. Все, словно бы сговорившись, забывали о том, что любая литература всегда национальная, что именно она, литература, наиболее полно выражает национальное самосознание народа.
Объясняя это явление, Р.Бикмухаметов говорит о том, то глухота к национальным основам литературы 60-80-х годов объясняется, с одной стороны, прямолинейной идеологизацией, а, с другой – концентрацией внимания на примитивно понятом принципе общности противопоставления его национальному, которое неотрывно от общечеловеческого. Глухота эта – от восприятия литературного содружества фактически как вненационального единства, ведущего к небрежению национальным литературным процессом.
Конечно, говоря о национальном самосознании, выражаемом в литературном произведении, надо помнить, что оно трудно уловимо. И язык, и сюжет, и характеры, и этнографический, исторический, фольклорный материал, и сама форма произведения – все это вместо взятое в его органичных и опять трудно уловимых связях составляет произведение, вызванное к жизни национальным самосознанием автора и народа.
В этой связи представляет несомненный интерес творчество пишущей на русском языке эвенкийской писательницы Галины Кэптукэ. Будучи научным работником, занимающимся исследованием устного народного творчества эвенков, первые свои художественные вещи она создала на основе фольклора родного народа («Рассказы Чэриктэ»), воспоминаний дестства («Имеющая свое имя Джелтула-река»). В 1990 году публикуется повесть «Рэкет по-тунгусски», а в 1991 году – «Серебряный паучок») первое название – «Человек – Земли соринка»). Не исследуя всех аспектов того, как раскрывается категория национального самосознания в повестях Галины Кэптукэ, рассмотрим их через призму главных действующих лиц.
На небольшом литературном пространстве живут и действуют герои Г.Кэптукэ Варвара-Балба («Серебряный паучок») и Анатолий-Чульчима («Рэкет по-тунгусски»). Но это внешне малое пространство является как бы той самой каплей, которая отражает огромный и противоречивый мир. Одиноки и неприкаяны герои Г.Кэптукэ, живут они среди людей, но не прикипают к одному месту. Показывая драму их одиночества, писатель раскрывает и трагедию количественно малого народа, в значительной степени утерявшего свое национальное корневое начало и вынужденного бороться за свое выживание.
Самая первая фраза повести «Серебряный паучок», ее запев сразу же обозначает ее проблематику. Все обстоятельства против Варвары. И неудачное замужество, и жизнь «на чужбине» (на Украине), и сын, уродившийся в отца и не могущий произносить эвенкийские слова. Возвращение домой также не приносит покоя: встречи с земляками, сначала радостные, выливаются в грустные рассказы о судьбах людей неустроенных, не нашедших себя, раноушедших из жизни. Под бражку и вино льется горестная беседа трех женщин:
– Все одно нам, ороченам, конец. Жить нам трудно. Пьют все наши парни. Если б я с детства не жила среди русских, то тоже бы давно сбежала с БАМа…
– Не умеем мы за себя постоять, эвенки… Не умеем мы как русские жить…
– Родить эвенка от эвенка – трудную судьбу своему ребенку дать… Конечно, плохо я говорю…. Сама ороченка, родители орочены, я говорю так, будто сама от себя и от своих родителей отказываюь. А все равно думаю, что так лучше… И образование мало что дает нам. Наоборот, кто без образования, кто от тайги да оленей не оторвался – те-то и людьми остаются…
– Давайте-ка посчитаем, сколько нас тут с образованеим, а работать негде… Ритка Бута приехала, а мест в школе для нее нет… Зинка Дэмнэ Ленинградский кончила, а только и доверили, что продленку вести… Агнию только три года в учителях продержали… Ну, а я? Так и не дождалась места ветврача… Сашка Лиханов конил авиационно-техническое, проработал три года в Благовещенске да приехал тоже… Кого и винить, не знаешь: то ли самих себя, то ли еще кого…
Было бы неверным представлять персонажей повествований национально ограниченными людьми. Жизнь их проходит в многонациональной среде, в ежедневном и плотном общении с различными людьми, осевшими на сибирских просторах. «Человек-то он – круглый, как яичко, хоть с какой стороны смотри – все хорошо в нем…» – эти слова Нирайкан из повести «Серебряный паучок» выражают психологию современного эвенка.
Но болезни, ранние смерти, алкоголизм, кровосмешение, потеря родного языка, гибель природы, крушение старинного уклада жизни, исчезновение традиционных способов хозяйствования и промыслов, обрушившиеся на малочисленный народ, заставляют сжиматься до боли сердца героев. И символическое звучание приобретает образ искусственного моря, где Зея-река теряет себя, где над протухшей водой торчат мертвые верхушки сосен и лиственниц и лишь ближе к берегу упрямо высовываются из темной воды зеленые верхушки, которым уже не зазеленеть следующей весною.
Как будто возвращаются времена, когда кругом была одна вода и не было Матери-Земли…И обретает смысл чириканье синички, словно бы вопрошаюш\щей по эвенкийски: «Чиу-ча, чиу-ча! Ни чэпэчэ! Ни чэпэчэ!» – Кто утонул? Кто утонул?.. Так где же спасенье ? Мысли о смерти, о другом мире, о душе и вечности не дают покоя Варваре. И старый эенк исподволь подводит Варвару к мысли о том, что надо беречь свои души, невидимой паутинкой Атакича-паучка связанные с небом. Писательница же убеждает читателя в том, что сохранив душу народа – его предания и язык, обессмертишь его.
С первых же фраз «Рэкета по-тунгусски» перед нами встает образ бывалого, исколесившего почти всю Сибирь Анатолия. Не первый раз возвращаетс он домой, в эенкийский поселок Иенгру, и не раз убеждался он: «Эвенки всюду жили одинаково: бедно и неустроенно в поселках и, как много столетий назад, в тайге… А он, молодой, современный, не первобытный эвенк, каким считал себя, не хотел мириться с такой жизнью…»
Когда-то в юности, будучи воинственно настроенным ко вяским пережиткам, сжег он дедовскую святыню – Сингкэн, кусочек крепкого березового корня, напоминающий фигурку человека. С тех пор у него не только охотничьей удачи, но вообще всякой удачи в жизни не было. В свое время, как и у других эвенкийских детей, его направили в интернат. Писательница рисует страшную картину… Осенью над чумами-становищами появились ненавистные «зеленые стрекозы», вертолетный грохот заглушал рев детей, вся тайга словно бы наполнилась неслышным плачем матерей, а в оздухе разливалось ощущение тревоги, разлуки и тоски.
В интернате он осваивает русский язык («немало он пролил детских слез, прежде чем вместо «сыпленок» научился говорить правильно, четко произнося «цыпленко»). Писательница раскрывает до обидного обыденный процесс денационализации личности: вначале Анатолий отвыкает от эвенкийского языка, затем приходит к мысли о допотопности и ненужности его. Отвыкает он и от жизни при стаде, и, хотя овладевает многими другими полезными специальностями, теряет навыки оленевода и охотника.
Армия, женитьба, жизнь в сибирском селе, работа моториста – все это в конечном счете способствует тому, чтобы Анатолий сознательно оторвался от своих корней. Но… прихордит в его сны оберег-амулет Сингкэн, время от времени накапливается тоска и зовет его куда-то. И вот память предков – «черноголовых и поперечноглазых эвенков» ведет его в тайгу, где он, к своему удивлению, не чувствует себя одиноким.
Через моральное и физическое напряжение героя писательница показывает, как Анатолий, словно после тяжелой болезни, обретает себя. К нему приходят понимание природы, ее законов, тайн, охотничья удача, удовлетворение своей жизнью и трудом, мысли о собственном семейном очаге, о том, чтобы не остаться в старости таким, о ком эвенки говорят: нет у этого человека ни спереди, ни сзади, ни с боков никого.
И Варвара, и Анатолий в процессе своей нелегкой жизни приходят к осознанию себя эвенками в этом мире, к пониманию своих истоков, ощущению их. Оба они испытывают жесточайший пресс негативных явлений, сопутствующих цивилизации, а точнее нецивилизованному решению сложнейших вопросов бытия северных народов.
Они задумываются не только о своей жизни, но и о судьбах других, о своем народе, о будущем его. Каким оно будет ?.. Чувство тревоги здесь превалирует над всеми другими. И не случайно «Рэкет по-тунгусски» завершается вопросом: «Чего хочет от меня богиня Айин-Майин, давшая мне такую нить жизни и такую судьбу-Майин?..» Автор не дает готового решения или ответа, словно бы пригашя читателя к размышлению, давая ему возможность задуматься.
Интерсено и то, что начиная с первых вещей Г.Кэптукэ очень естественным образом вплетает в трепетную литературно-художественную ткань образы, мотивы и иди фольклора родного народ. И фольклор, перестав быть всего лишь объектом изображения, начинает жить, берет на себя функции субъекта и несет произведение на своих крыльях. И это придает повестям и ясное видение, и глубину исторического дыхания, и расцвечивает произведение новыми красками. А все это вместе исподволь, ненавязчиво раскрывает и движения души современного эвенка.
Таким образом, развивая традиции художественной прозы северных народов, Г.Кэптукэ идет по пути воссоздния национальных характеров, судьбы ее героев обусловлены обстоятельствами их жизни, окружающей действительностью. Но, в отличие от старших поколений северных писателей, рисовавших людей, формирующихся под непосредственным воздействием социалистических идей и настроений, с чувством ожидания грядущего чудесного расстающихся со своим прошлым, Г.Кэптукэ создает образы наших современников, живущих в мучительном разладе со своей душой, вызванном потерей собственных корневых начал.
Мне не хотелось бы выглядеть автором некоей конструкции, под которую подгоняется тонкая ткань художественного произведения. Всегда первично творение, явление, а уж затем следует объяснение, анализ, теория, наконец. Взять хотя бы теорию социалистического реализма. От первой его формаулировки времен Горького до последней – дистанция огромного размера. Каждое поколение теоретиков и критиков вносило свои «поправки» в эту формулу, стараясь подогнать новые художественные явления в ее рамки. Чего там только нет! Но это – тема отдельного разговора. В случае же с Г.Кэптукэ мы имеем противоположное, т.е. естественное – появилось и существует явление, которое требует своего понимания и объяснения.
Национальные психические особенности, закодированные в героях Г.Кэптукэ историей, народной жизнью, природой, фольклором, не дают им окончательно порвать Нить Жизни, делающую их представителями именно своего народа. Образы Варвары и Анатолия, так же, и как образ отца из «Джелтулы-реки» позвроляют раскрыть и позицию писател, его, как сказал В.Г.Белинский, «манеру понимать вещи», беспокоящую его мысль.
Справедливо полагая, что история и литература являются теми мехнизмами, которые сохраняют и развивают память целого народа, помогают его самоутверждению, м можем говорить и о том, то национальное самосознаниеэвенкийского народа отражается в творчестве Г.Кэптукэ. И это позволяет нам утверждать, что творчество Галины Кэптукэ в елом – это качественно новый этап в развитии литератур народов Севера.
Алексей Михайлов
Полярная звезда. – 1993. № 2. – с. 159-164
