Традиционное мировоззрение чукчей опиралось на мифологические представления о природе и обществе. Картина сотворения мира, животных и человека в чукотских мифах рисуется предельно просто и лаконично. Нет целого связного повествования. Есть как бы отдельные отрывки, в которых сообщается о создании Творцом особых видов жизни на земле, без всякой связи и обоснования.
В одном из текстов рассказывается, что некогда было темно, но уже были две земли Льурэн и Кэнычвэй (названия реально существующих селений на Чукотском полуострове). Творец сидел и думал, как бы сделать свет. Занятый этой мыслью, он создает ворона, затем маленькую птичку, которым и поручает “продолбить зарю”. Ворон не выполнил этого и был изгнан Творцом, а маленькая птичка сделала большое отверстие, заря брызнула, стало светло. Творец сошел на землю, набросал нерпичьих костей, сказал: “Будьте люди!”. Чтобы проверить, как живут люди, он создает куропатку, полярную сову, лисицу, песца, волка. Все они боятся людей и ничего не могут узнать. Тогда он снова отправляется на землю и учит людей, как надо размножаться. Сделал оленей из тальника, одежду, сна¬ряд для добывания огня. Люди стали кочевать. Из земли сделал бурого медведя. Из забытого на стойбище огнива сделал человека, которого превратил в русского.
Однако Творец не создал должной гармонии в природе. Дальнейшие усовершенствования в природе и жизни на земле, во Вселенной, созданием их современного облика стал заниматься Ворон (Куркыль). По просьбе людей он создал реки, горы, скалу среди моря, поселил на ней птиц.
В другом мифе рассказывается, что Ворон создал рыбу, тюленя, моржа, кита, лахтака, медведя, волка, лисицу. Затем сказал: “Довольно теперь даров! Стану незримым, буду летать над землей, шумя пугать”. И стал громом. Уже с первых шагов благой деятельности Ворон сталкивается с кэле, выступая в роли защитника и покровителя людей, успешно справляющегося с кознями кэле (мн. ч. – кэльэт) – носителями зла. Нередко он действует и выглядит, как человек. То он возвращает к жизни умершего сына, то становится весьма сильным шаманом, то просто человеком со свойственными ему переживаниями, жизненными перипетиями. В конце концов, он заболевает и умирает.
Таким образом, Ворон не превратился у чукчей в “божество” и не вошел в пантеон существ, к которым следует обращаться за помощью, ему не приносят жертв. Функции его ограничились только устройством мира; дальнейшая судьба всего, что в нем происходит, зависит от других существ и обстоятельств.
Помимо жизни людей на поверхности земли, животного и растительного мира, явлений природы, видимых светил, по представлениям чукчей, существовала жизнь и над небесной твердью и под землей. На верхней (небесной) вселен¬ной живут предки. Они ведут тот же образ жизни, что и на земле – имеют стойбища, оленей. Эта вселенная пополняется людьми после смерти на земле. Однако попадали туда лишь те, кто умирал достойной смертью: воин, погибший в сражении; человек в результате умерщвления близкими (“добровольная смерть”); умершие по старости. Люди, умершие от болезни, попадали в подземный мир, обиталище вредоносных существ (кэле).
Из всего многообразия представлений о предметах и явлениях природы первостепенное значение у чукчей принадлежит наргынэн. В повседневной жизни наргынэн воспринималась как божественная сила, “дух” вселенной, природа. От него зависит благополучие людей. Наргынэн ведает метеорологическими явлениями. Чукчи говорят: “наргынэн илиръуркьш” – наргынэн дождит; “наргынэн выялятыркын” – наргынэн пуржит и т.п. Ему подведомственны туман, гром, молния, ветер, которые, однако, рассматриваются как особые живые существа. Наргынэн поддерживает жизнь людей на земле, это вполне доброжелательно относящееся к человеку существо, но оно не вмешивается в людские дела. Оно безучастно к судьбам людей до тех пор, пока к нему не обращаются за помощью. Просьбы людей наргынэн обычно удовлетворяет, хотя и не безвозмездно.
Представления о явлениях и предметах природы характеризовались их олицетворением, на них переносились свойства человека и человеческого общежития на уровне тех социальных особенноcтей, которые прочно закрепились в быту и сознании чукчей. Однако степень очеловечивания разных видов животных, птиц не была одинаковой, а зависела от “разумности” их поведения в жизни. Человеческими качествами наделялись земля нутэнут, солнце, месяц, вершина неба (зенит), Полярная звезда, рассвет, полдень, тьма (запад) – все, что обнаруживает видимое движение, изменение качественных и количественных состояний. Олицетворение светил носило настолько реалистические черты, что все они представлялись существами, обладающими человеческими потребностями, желаниями. Мир человека и мир некоторых животных не были отделены друг от друга. Человек мог жить с волками, жениться на белой медведице, женщина могла выйти замуж за орла, тюленя, росомаха – воспитывать сироту (человека) и т.д.
По представлениям чукчей, солнце и луна, юго-восток и северо-запад, тепло и стужа, надземный и подземный миры, день и ночь – все, что по своей природе существовало в естественном противоположении, рассматривалось как противоборство двух начал – благожелательных к человеку и всему живому (солнце, тепло, свет) и враждебных к ним (луна, стужа, тьма и т.п.). Сознание тесной сопричастности (сопряженности) человеческой жизни с явлениями природы, светилами воспринималось как жизненная реальность.
Жизнь чукчей всецело зависела от успешных промыслов. Поэтому их представления содержат понятия о существах, ведающих промысловыми животными, угодьями, отдельными местами. По существу каждое место, где останавливались чукчи на ночлег или на непродолжительную стоянку, представлялось как место, принадлежащее невидимому существу, благожелательному хозяину, требующему за пребывание подарка, жертвы.
Леса, реки, озера, различные виды зверей и деревьев имели своих хозяев этын, этынвыт. Эти хозяева ведут себя точно так же, как и подлинные хозяева стад оленей и другого имущества. Если человек оказывает им почтение, они так же проявляют щедрость и взамен дают то, чем они богаты.
Особую категорию благодетельных существ составляли предки семьи, патриархальной общины, селения. Представление о них, как о старших наставниках, умелых и опытных оленеводах, охотниках, смело и самоотверженно боровшихся за благополучие своих семей, умевших находить правильный выход во всех испытаниях жизни, сохранялось за ними и после их смерти. Внешним выражением связи семьи с соответствующими предками были стилизованные деревянные или вырезанные из кожи фигурки, призванные изображать этих предков, быть их заместителями. Находились они в связках домашних покровителей.
В окружающем человека мире помимо доброжелательных существ находилось не меньшее число вредоносных – носителей всех видов зла, неприятностей. Кознями кэльэт объяснялись скоропостижная смерть, болезнь, нечаянная гибель людей, неожиданный плач ребенка, потеря правильного направления в пути и т.д. Кэльэт всегда подкарауливали зазевавшихся путников, людей беспечных, утративших необходимую бдительность, готовность сопротивляться. Как бы ни были страшны козни кэльэт, с ними можно было бороться и побеждать их. При затмении солнца можно было собрать бубны, сковороды, тазы, имевшиеся в селении и их звуками отпугнуть кэле – похитителя солнца.
В соответствии с системой религиозных представлений существовали культовые отправления: жертвоприношения, кормления, сопровождавшиеся словесными обращениями, просьбами. Всем “священным” предметам, действиям, обращениям приписывалась способность изменять в нужном для человека направлении ход и развитие событий, вызывать желаемые и предупреждать нежелательные явления.
Если в религиозном сознании оленеводов все основные культы определялись желанием успешно развивать оленеводство, то для приморских охотников было характерно поклонение морю – их главному источнику существования. Вместе с тем у тех и других существовали общие представления и общие культы: культ Наргынэн (Природы, Вселенной), Рассвета, Полярной звезды или Зенита неба (обители Творца), созвездия Пэгиттин, а также ряд промысловых культов.
Каждая семья имела домашних (семейных) охранителей тыйныквыт. Это связки разных предметов, преимущественно остатки животных, птиц. Обязательными в таких связках были изображения предков, доски-огнива и традиционные в данной семье предметы: клюв ворона, коготь медведя, шкура песца, лисицы, череп волка, песца, белого или бурого медведя. По представлениям чукчей, все эти предметы обладали присущими им жизненными свойствами. Они были не божествами, а охранителями семьи от кэльэт. Находясь в жилище, они защищали его обитателей своей грубой силой (медведи, волки), ловкостью и хитростью (песцы, лисицы), мудростью (ворон), жизненным опытом (фигурки предков).
При жертвоприношениях домашние святыни всегда выносились к месту отправления таинства и как бы принимали участие в ритуалах, рассматривались как члены семьи, патриархальной общины. Им не поклонялись, их только угощали, кормили. В мифах и в религиозной практике чукчей первостепенное значение имел культ Наргынэн. Не менее важным считался культ Тнагыргын – Рассвета и других сторон света. Любое жертвоприношение сопровождалось угощением (кормлением) Востока (Рассвета), Юга (Полдня), Запада (Предвечерних сумерек) и Севера (Тьмы). Добродетельные свойства Рассвета использовали не только для того, чтобы он помогал находить добычу, с его помощью рассчитывали исцелиться от болезни.
Звезды и комбинации звезд, которые можно было бы назвать чукотскими созвездиями, также принадлежат к существам, покровительствующим людям в их благих делах. Особого внимания заслуживает Полярная звезда. К числу общих для всех чукчей объектов культа принадлежало созвездие Пэгиттин (звезды Алтаир и Тараред из созвездия Орла). Культ этого созвездия опирался на представление, будто с появлением на небосводе этих звезд во время зимнего солнцестояния приходят свет, солнце, а за ними тепло, постепенное оживление в природе. В этот период дикие олени меняли направление движения с юга на север. Видимо, это один из древних культов чукчей. Пэгиттин представлялся им владельцем неисчислимых стад оленей.
Роль посредника между теми, кто просил, и теми, кому адресовалась просьба, выполнял огонь очага, который обязательно получал угощение наравне с домашними охранителями. Через огонь испрашивали хорошую погоду, угощали предков. С домашним очагом тесно связан культ предков.
Обращения к высшим силам, к духам-охранителям сами по себе не имели никакого магического значения, если они не сопровождались материальными подношениями. Жертвоприношения чукчей носили общинный, семейный и индивидуальный характер.
Чукчи не выработали никаких определенных по форме и содержанию, общепринятых формул (молитв) при обращениях во время жертвоприношений. Такого рода обращения всегда были индивидуальны. Они выражали определенную просьбу, носили лаконичный, предельно конкретный и ясный по содержанию характер.
Для большинства чукотских шаманов шаманство не стало профессией, постоянным источником существования. Все обрядовые служения, связанные с “божествами”, исполнялись внутри семьи, патриархально-семейной общины их главами. В каждой семье кто-нибудь из ее членов, обычно муж или жена, знал приемы, способы и средства борьбы со злокозненными существами лыгикэльэт – главными врагами чукчей. В борьбе с ними защитными свойствами обладали бубны, имевшиеся в каждой семье, огнестрельное и холодное оружие, собаки, семейные и личные охранители тайныквыт. Главе каждой семьи были известны способы связи с доброжелательно расположенными к человеку существами, различными вагыргыт.
В чукотском обществе не было особой религиозной организации, религиозные функции выполняла патриархально-семейная община, ее старшина в первую очередь. Однако ни семейная община, ни отдельная семья не могли справиться своими силами и средствами с разными неожиданностями. В таких случаях обращались за помощью к шаманам, иногда даже далеко живущим, но известным. Борьба со злокозненными существами, в какой бы форме ни проявлялось их действие, осуществлялась шаманом.
В отличие от рядовых чукчей шаманы имели духов-покровителей. Пользуясь их силой, ловкостью и хитростью шаман изгонял или уничтожал лыгикэлъэт, разрушал их злые козни. Другим важным качеством шамана было состояние экстаза, во время которого предполагалось вхождение в него духов-покровителей, путешествие шамана в подземный или надземный мир в поисках души умершего или тяжелобольного, в поисках предков больного или человека, пожелавшего получить совет от умерших родственников. Не менее важным обязательным качеством шамана было умение разговаривать со своими покровителями, предками, имитировать их голоса, завывание ветра, морского прибоя, т.е. иметь “отдельные голоса” янра-колет. Главными функциями шамана было врачевание – изгнание из тела больного лыгикэли, разгадывание и своевременное предотвращение коварных замыслов других шаманов. Чукчи долго отождествляли врачей и шаманов, называя тех и других по-русски “доктор” и по-чукотски энэныльын – шаман.
Все благодарственные служения, праздник моржа, осенний праздник кита проходили под руководством глав патриархально-семейных общин. Шаманы принимали участие в них, присутствовали как рядовые члены охотничьего коллектива. Чукчи полагали, что в трудных случаях, когда нужно принять ответственное решение, полезно обратиться к предкам. Связь с предками осуществлялась через шаманов. Под звуки бубна и собственный напев шаман приходил в экстатическое состояние, вызывал духа требуемого предка и задавал ему нужные вопросы. Ответы шаман произносил, подражая голосу вызванного предка. Дар имитации в таких случаях играл роль доказательности разговора.
По убеждению шаманов, причиной заболеваний являлось проникновение в тело человека злокозненных существ. Иногда они, изловчившись, похищали душу увирит человека. В таких случаях шаману предстояло отыскать похитителя, вызволить душу и водворить на место, т.е. в тело больного человека. Весьма распространенным было использование разного рода защитных действий, в том числе отступных жертвоприношений, замена души человека душой жертвенного животного. Шаманы наделяли больных амулетами.
Избавиться от преследования злокозненных существ можно было и без участия шамана. Для этого следовало сделать себя неузнаваемым. С этой целью чукчи наносили больному знаки помазания, татуировку в виде черточки на переносье или кружков по обе стороны рта. Полезным считалось изменить имя, отрастить волосы, изменить прическу, одежду. Шаманские камлания у чукчей происходили в закрытом пологе, в абсолютной темноте, поскольку, как полагали, шаманские покровители кэльэт могли появляться на зов шамана только в темноте. Шаман видел и различал их, присутствующие могли только слышать их голоса. Искусные шаманы умели имитировать их приближение звуками завывания ветра, морского прибоя, голосами разных животных, птиц, полета насекомого.
Праздники
Календарные праздники чукчей были связаны с их основными хозяйственными занятиями: у береговых чукчей – с морской охотой, у кочевых -с оленеводством.
Оседлые чукчи первый весенний выход в море отмечали праздником байдары. В нем принимали участие все члены байдарной артели и самые старые члены семьи владельца байдары. Утром байдару снимали с подставы из китовых костей, на которой она находилась всю зиму, и ставили на землю с западной стороны от жилища. Приносили в жертву морю оленье мясо, после чего обходили процессией вокруг жилища: “Впереди процессии идет старейшая женщина в семье, за ней следует владелец байдары, рулевой, гребцы, и за ними уже идут все остальные участники праздника… По окончании процессии участники ее входят в шатер и начинают пение. Пение сопровождается пляской и битьем в бубен, продолжается несколько часов и к вечеру заканчивается шаманством… Наутро, когда байдара лежит еще у шатра, устраивают гадание на кусках топленого сала, оставленных в байдаре на ночь. По трещинам, проходящим по салу, стараются угадать, будет ли байдара иметь в этом сезоне удачу, в особенности в охоте на кита и полярного медведя” (Богораз, 1939. С. 98). Перед спуском байдары на воду опять приносили жертву морю.
Летом, когда заканчивался сезон ледовой охоты на тюленей, устраивали праздник голов. Для него заранее запасали в специальных ямах-погребах головы моржей и тюленей. На празднике их раскладывали на шкуре посредине жилища, ставили перед ними большую лампу и “угощали” “чужой” пищей: начиненными оленьими желудками, оленьим жиром, табаком, мукой. Старая женщина садилась перед головами и исполняла в их честь семейные напевы. В это время мужчины ходили вокруг голов, восклицая: “Joho! Joho!“, а затем совершали жертво-приношения всем “направлениям”, начиная с утренней зари. Постоянную удачу на охоте должен был обеспечить особый ритуал: к длинному ремню привязывали самую большую моржовую голову, и мужчины, взявшись за ремень, изображали, что они тащат пойманную добычу. Все присутствующие на празднике принима¬ли участие в обрядовых плясках и ритуальной трапезе. В заключение праздника его участники “стряхивали с себя все болезни и несчастья” (Там же. С. 99).
Осенью семьи береговых чукчей устраивали праздник в честь Кэрэткуна -хозяина морских зверей. Праздник продолжался два-пять дней. И взрослые, и дети на этот праздник облачались “в подражание Кэрэткуну и его жене” в кухлянки из сухих оленьих кишок. Хозяин и хозяйка надевали особые головные уборы. Присутствующие демонстрировали свое мастерство в игре на бубне, пении, плясках. Изображению Кэрэткуна приносили жертвы в виде ритуальной пищи. Обязательной блюдом на празднике была, толкуша, приготовленная из корней и стеблей растений, тюленьего жира и оленьего мяса. В последний вечер праздника варили целую оленью тушу и раздавали гостям. Изображение Кэрэткуна сжигали (Там же. С. 88-94).
Один из самых популярных праздников береговых чукчей был связан с добычей кита. Когда к берегу подплывали байдары с загарпуненным китом, их встречала толпа жителей селения. Радостными возгласами они приветствовали охотников. По описанию В.Г. Богораза: «В то время, как туша находится еще в воде, вокруг нее несколько раз по направлению движения солнца объезжает байдара, участвовавшая в охоте. Владельцы байдары кричат обычное для чукотских праздников восклицание: “Joho! Joho!“. Когда тушу подтаскивают на берег, участники праздника устраивают процессию, которая также несколько раз обходит вокруг туши. Впереди процессии идет владелец байдары, с которой был нанесен последний смертельный удар зверю, за ним идет человек, нанесший последний удар.
Все стоящие на берегу при вытаскивании туши принимают участие в процессии, причем каждый из присутствующих кричит: “Joho! Joho!“. Затем к процессии присоединяются женщины, и снова все обходят вокруг туши зверя. Женщины произносят заклинания, имеющие целью примирение с китом и убеждающие его приглашать родственников и товарищей приходить в будущем к берегу. Затем следует дележ мяса, в котором могут принимать участие жители всех соседних селений и стойбищ. В это время женщины из семьи владельца той байдары, с которой был убит кит, отрезают по кусочку от конца плавников, носа и обеих губ. Они берут также глаза, несколько самых коротких усов, негодных для продажи, а также отщепляют по кусочку от более крупных пластин. Все это складывается на шкуру и представляет целого кита.
Шкуру с лежащими на ней частицами подносят к шатру и перед входом “киту” дают пить, … т.е. делают небольшое возлияние теплой водой. После этого “киту” подносят в жертву начиненный желудок и оленье мясо. Затем его вносят в шатер и кладут наверх внутреннего полога, близко к передней стене» (Там же. С. 100). На этом месте шкура лежит в продолжение всех пяти дней праздника. Около нее всегда горит огонь. “Киту” дарят ожерелья и другие подарки. В честь него днем и ночью звучат песнопения, устраиваются пляски под бубен, ритуальные трапезы. После праздника остатки еды и выпавшую из шкуры шерсть бросают в море, “возвращая этим жизнь убитому киту и отдавая его обратно морю”.
У кочевых чукчей праздники, связанные с годовым хозяйственным циклом, назывались тааронгыргыт – “жертвоприношения”. На них всегда приносили в жертву оленей. Остальные их праздники представляли собой либо благодарственные обряды по случаю удачной охоты, либо “выполнения приказаний, полученных во сне” (Там же. С. 71)
Осенний цикл тааронгыргыт состоял из двух праздников. Первый праздник назывался “убой тонкошерстного молодого оленя”, второй – “делание шкур для одежды”. Оба праздника устраивались в августе на стойбищах и приурочивались к возвращению стад с летних пастбищ.
О приближении стада к стойбищу пастухи оповещали его обитателей заранее. Сразу же начиналась интенсивная подготовка к празднику. Ярангу символически переносили на новое место – всего на несколько метров от прежнего, что, по-видимому, символизировало перекочевку. При этом “предпраздничная установка яранг на новом месте отличалась от обычного способа их расстановки тем, что к верхним жердям остова…, именно к тем из них, которые помещались над местом расположения полога, прикреплялись пучки сухой травы, называемые ятыквын – “место входа” (Кузнецова, 1957 С. 266). По мнению В.Г. Кузнецовой, “выполнение подобного обряда и соответственно его наименование дает основание высказать соображение о связи современной яранги с полуподземным приморским жилищем, имевшим, помимо бокового входа, другой вход – через крышу” (Там же). Перенос яранги сопровождался жертвоприношениями ритуальной пищи. Очаг на старом месте яранги обкладывался камнями (Валъгиргин, Нувано, 2008. С. 222).
Прибывшее стадо встречали выкриками, стрельбой из луков, потрясанием копьями, разбрасыванием жертвенной пищи. В сторону стада бросали огонь. Забой оленей начинался сразу же по прибытии стада. Мужчины убивали оленей ножами или копьями. Разделка оленьих туш производилась исключительно женщинами. Ей предшествовала серия ритуалов. Так, тушу непременно надо было “напоить”. Для этого “каждого заколотого оленя повертывали головой на восток и поливали водой из деревянной ложки в трех местах (начиная с головы) – рот туши, грудь выше раны и заднюю часть. Зеленые ветки изображали подстилку, которую подкладывали под заднюю часть туши и под голову” (Кузнецова, 1957′. С. 268).
Разделанные туши оленей заносились в ярангу. После этого костным мозгом оленя “смазывали “лица” огнивных досок (часть прибора для добывания огня), стоявших в северной половине яранги у нарты вблизи полога, связки семейных “охранителей” (тайныквут), висевшие на поперечной жерди над огнивными досками, и череп медведя, привешенный на жердь полога. Кусочки мозга клали под камни очага с двух сторон (со стороны выхода из жилища и с противоположной, расположенной ближе к пологу). Смазывали также камешек, привязанный к одному из трех основных шестов, который помещался на северной стороне яранги, голову ворона (если она имелась среди семейных святынь), висевшую на по¬перечной жерди у входа” (Там же. С. 270-271). В яранге женщины (и хозяева, и гости) продолжали обработку туш. Основной праздничной пищей было мясо.
На празднике производилось помазание оленьей кровь, которая производила хозяйка. Она мазала мужу лицо, подмышки, верхнюю часть кухлянки, обувь. Мужчина в свою очередь наносил ей знаки помазания на лице. Процедура помазания распространялась и на гостей. Оленьей кровью смазывались также все углы яранги, священные предметы. Праздник заканчивался на пятый-шестой день после забоя оленей. Во время праздника сушили оленьи шкуры, вялили мясо, устраивали состязания в беге – рачвунгыргын. Мужчины и женщины бег производили раздельно. Победители награждались призами, каковыми могли быть лахтачьи ремни, нерпичьи и оле¬ньи шкуры, табак, спички, сахар. На состязаниях обязательно производились жертвоприношения, “кормление” огня. В последний день праздника сжигали на кострах оленьи кости и сооружали на месте сгоревших костров бугорки из дерна.
Одним из самых древних праздников чукчей был праздник рогов – килвэй. Примечательно, что килвэй праздновали не только оленные, но и береговые чукчи и эскимосы. Существует мнение, что само название праздника “Килвэй” происходит от слова вэйвэт, которое обозначает “делиться мясом” или тем, что имеешь (Валъгиргин, Вувано, 2008. С. 220). На этом празднике не производили забой оленей, но обязательной ритуальной пищей было оленье мясо, специально заготовленное для него во время зимнего (декабрьского) или осеннего забоя. Причем, количество заготовленных оленьих грудинок должно было соответствовать количеству членов семьи мужского пола. “В течение многих месяцев, отделяющих зимний, а особенно осенний убой оленей, от весеннего праздника килвей жертвенное мясо перевозилось вместе со стойбищем” (Кузнецова, 1957. С. 302).
Обязательным ритуальным блюдом на празднике рогов была щавелевая каша, для приготовления которой “подогретый у очага щавель растирали руками на де¬ревянном лотке и добавляли в эту массу оленьей крови, сохраняемой от осеннего убоя в оленьем желудке, а затем еще нерпичьего жира” (Там же. С. 304)..
Готовясь к празднику, мужчины и мальчики сооружали позади яранги кучу из сброшенных оленьих рогов и собранных заранее веток кустарника. Поверх рогов клали несколько шкурок оленьих телят и связку семейных охранителей (тайныквыт). К куче приставляли огнивные доски “лицом” в сторону яранги.
Хозяйка в праздничной одежде выносила из яранги горячие угли и разжигала на жертвенном месте, позади яранги, костер. Она обрызгивала жертвенным жиром и щавелевой кашей рога и кустарник, “кормила” огонь, огнивные доски и охранителей, затем производила “кормление” священных предметов, оставшихся внутри яранги. Хозяин разбрасывал жертвенную пищу на некотором расстоянии от яранги. Кусочками ритуального мяса и костного жира угощались все присутствующие. По окончании обряда пища, охранители, огнивные доски заносились обратно в ярангу, после чего груду рогов разрушали. Праздничная трапеза происходила в яранге. После проведения праздника рогов чукчи начинали перекочевку на летовку.
И береговые, и оленные чукчи отмечали праздник благодарения мн’эыргын. “Всякая неожиданная добыча ценного зверя, удача в каком-либо деле, на охоте, в торговле, даже рубка березы для нарт или древков копий могут служить поводом к проведению этого праздника” (Вальгиргин, Нувано, 2008. С. 222). Особенностью праздника было то, что он проводился внутри наглухо закрытого жилища. “Обычная картина обряда – закрытый вход яранги, суженный дымоход, тлеющий костерок, в который подкладывают предварительно смоченный мох и склонившийся к оленьей лопатке предсказатель” (Там же).
Использование бубна на этом празднике было обязательным. “Обряд начинал хозяин ударами в бубен. Для этого он становился вблизи закрытого входного отверстия яранги. Иногда рядом с ним находился еще мужчина из той же яранги. Они ударяли снизу в обод бубнов колотушками. Затем включалась в обряд хозяйка, исполняя напевы перешедшие от матери. Через некоторое время ее сменяла другая женщина. Присутствующие криками ободряли бьющих в бубен, время от времени повторяя возгласы “огой-огой” (його-його). Дымная яранга наполнялась разнообразными звуками: многоголосым пеньем женщин, ударами в бубны, возгласами присутствующих.
Менялись многократно исполнители игры на бубнах, их передавали женщинам своей семьи, и гостям-мужчинам, били в бубны и мальчики. Женщины из семьи, проводившей обряд, сменяли одна другую в пенье или же пели одновременно, каждая свои напевы. Обряд длился в течение нескольких часов. Состав присутствующих лиц пополнялся людьми, приходящими из других яранг. Некоторые уходили к соседям. Оберегая жилище от проникновения наружного света, люди ползком проникали в ярангу” (Кузнецова, 1957. С. 318). Каждая чукотская семья отмечала праздник благодарения один-два раза в год.
Е.П. Батьянова, И.С. Вдовин, С.Ф. Карабанова, Н.В. Кочешков, В.А. Лыткин, В.А. Тураев
(из книги Народы Северо-Востока Сибири)
