Кеты

Кеты — одна из самых малочисленных народностей Сибирского Севера. По данным переписи 1959 г., их насчитывается 1017 человек (Итоги Всесоюзной переписи, 1963, стр. 302). Расселены они в северной части Красноярского края (рис. 1). Большинство кетов сосредоточено на территории Туруханского района. Там они располагаются компактными группами по притокам Енисея — Елогую, Сургутихе, Пакулихе и Курейке. Центром елогуйских кетов является пос. Келлог, сургутинских — Сургутиха, курейских—Серково.[1] Отдельные семьи кетов живут и среди русского населения во многих приенисейских поселках Туруханского района (Ворогово, Сумарокове, Бахта, Лебедь, Мирное, Кангатово, Алинское, Верещагино и др.). Иодкаменнотунгусская группа (центральная усадьба — пос. Суломай), согласно современному административному делению, входит в Байкитский район Эвенкийского национального округа. Несколько семей живет в Енисейском (пос. Ярцево) и Игарском районах-Красноярского края.[2]

Таким образом, отдельные группы народности удалены друг от друга на значительное расстояние, северные кеты (курейские) находятся более чем за полторы тысячи километров от южных своих соплеменников.[3]

Большая часть территории, где живут кеты, входит в зону тайги. Левобережные районы и южная часть правобережья изобилуют смешанным хвойными лесами (кедр, ель, лиственница), которые являются ценными охотничьими угодьями. В северной части района тайга уступает место лесотундре и тундре. Енисей является главной связующей артерией района, а реки Подкаменная Тунгуска, Елогуй, Бахта, Сургутиха, Пакулиха наряду с крупными озерами (Налимье, Мундуйское и т. д.) — основными рыбопромысловыми водоемами.

Название «кеты» происходит от слова кет — «человек». Оно утвердилось в русском языке с 20-х годов текущего столетия. До этого кеты были известны под наименованиями «остяки», «енисейские остяки», «енисейцы». Остяками кетов называли русские служилые люди в XVII в. по аналогии с угроязычными обскими остяками — хантами. Так же именовали и самодийскоязычных селькупов (которых в научной литературе называли еще и остяко-самоедами). Такое распространение одного этнического термина на три разных народа вносило путаницу в научную литературу, мешало практической работе на местах (Тугаринов, 1927, стр. 5; Долгих, 1934, стр. 41, 42). В настоящее время старый этноним — остыган, сохраняется в качестве самоназвания среди части пожилых людей, подавляющее же большинство их именует себя кетами.[4]

В зависимости от местожительства по отношению к течению Енисея кеты называют себя «низовскими» (пгыуырец) и «верхов- скими» (утэрец). Кроме того, отдельные группы именуются своими соплеменниками по названию реки, около Которой они живут: кол’лдец (подкаменнотунгусские), цомыдец (сургутинские), елукдец (елогуйские) и т. д. Первым компонентом в таких названиях является собственное наименование реки, вторым — слово дец — «люди». Названия могли отражать и какие-либо природные осо­бенности местожительства данной группы: кас’ дец — «жившие на песке», щбацдец— «жившие на яру».[6] Кроме того, кеты в конце XIX—начале XX в. выделяли в своей среде «береговых» (живших постоянно на побережье Енисея) и «лесовых» (находившихся преимущественно на отдаленных угодьях).

Соседями кетов на территории их современного расселения издавна были русские, а также коренное население Енисейского Севера — селькупы, энцы, ненцы, эвенки. Для всех них у кетов имеются названия. Русских кеты называют кын’с’ и сыран (последний термин характерен для потомков сымских кетов), селькупов — лак (ед. ч.), лаген, л’агын (мн. ч.). Эвенки известны кетам под названием хсемган (мн. ч.), фомбан (сым.); их называли также тщс’дец — «каменные люди».

Для ненцев существовало название дыуыдец и ды (Долгих, 1934, стр. 41), а кеты, жившие в близком соседстве с селькупами (современные сургутинские и пакулинские), заимствовали у последних их название ненцев: кселец (кылык). Есть основания предполагать, что первым именем (дыуыден) кеты называли и энцев. Близость языка и материальной культуры обоих народов, а также характер отношений (те и другие выступали как враги кетов) могли обусловить для них общее название. Современным сургутинским и елогуйским кетам, поддерживающим связь с коренным населением верховьев Таза (селькупами, эвенками), знакомы соседи последних — ханты. Название хантов у кетов — лаца, видимо, селькупского происхождения.

Кетский язык занимает изолированное положение и не входит ни в одну родственную группу языков Северной Азии.

Он агглютинативно-аффиксального типа со слабым проявлением внутренней флексии. Своеобразие языка состоит в том, что слово- и формообразование в нем происходят не посредством какого-либо одного приема аффиксации (суффиксов, префиксов или инфиксов), а почти в равной степени всеми тремя способами. Другой особенностью кетского языка, отмеченной лингвистами начиная с М. А. Кастрена, но детально изученной только в последнее время, является способ выражения грамматического рода в виде трех именных классов — мужского, женского и класса вещей. Наконец, следует отметить третью особенность языка: исключительное многообразие глагольных форм (Дульзон, 1962д; Крейнович, 1961, 1963а).

Еще М. А. Кастрен выделил в кетском языке два диалекта (им- батский и сымский), значительно отличающихся друг от друга в области фонетики, морфологии и лексики (Castren, 1858). Эта классификация не утратила своего значения до настоящего времени. В современных лингвистических исследованиях утверждается, что подавляющее большинство кетов в настоящее время говорит на имбатском диалекте, который подразделяется на говоры в зависимости от места проживания их носителей (говор курейской, елогуйской, сургутинской и других групп). Сымский диалект сохраняется у очень небольшого числа кетов (поселки Ярцево и Ворогово). Лингвисты отмечают интенсивное смешение различных говоров внутри территориальных групп, вызванное зна­чительными перемещениями семей и отдельных лиц за последние десятилетия (Дульзон, 19646; Вернер, 1966в).

Согласно переписи 1959 г., кетский язык назвали родным 786 человек (Итоги Всесоюзной переписи, 1963, стр. 302). Большинство кетов хорошо владеет русским языком, многие, кроме того, знают селькупский и эвенкийский.

Кеты издавна привлекают внимание широкого круга ученых. Интерес к кетской проблеме обусловлен прежде всего особенностями языка, его изолированным положением. Было высказано немало гипотез о происхождении народа. Первоначально этно-генетические теории строились исключительно на лингвистическом материале. Значительно позже стали анализироваться этнографические данные. И только в самое последнее время Сделаны попытки комплексного исследования проблемы с привлечением антропологии, археологии, топонимики. Этот процесс постепенного расши­рения источников хорошо заметен при хронологическом сопоста­влении научной литературы.

Ниже дается краткий обзор источников и истории изучения кетов.

Наиболее ранними источниками являются официальные исторические документы XVII в., периода проникновения и утверждения русских на территории обитания предков кетов: отписки воеводских канцелярий, ясачные ведомости, донесения, грамоты и др. С появлением в русских поселках церквей и началом крещения коренного населения такими источниками становятся церковные документы (метрические книги и пр.). Эти материалы содержат сведения о расселении, численности, родовых и территориальных названиях отдельных групп, взаимоотношениях с другими народами и этническими группами. Большое значение они имеют для изучения родо-племенной культуры, экзогамии и прочих сторон социальной жизни народа.

Предметом специального изучения сибирские народы становятся с начала XVIII в. В числе первых путешественников, отправленных Петром Первым для естественноисторического изучения Сибири, был Д. Г. Мессершмидт, который, в частности, проехал от Енисейска до Туруханска и собрал сведения (этнографи ческие и лингвистические) о кетах, живших в начале 20-х годов XVIII в. в районе рек Елогуя и Бахты, а также о южных кетских (енисейских) группах. При жизни ученого эти материалы не увидели света, но впоследствии извлечения из его дневников вошли в сочинение П. С. Палласа (Pallas, 1782), публиковались И. Клапротом (Klaproth, 1823) и В. В. Радловым (1888). В настоящее время Академия наук ГДР осуществляет полное издание материалов Д. Г. Мессершмидта (Messerschmidt, 1964). Предполагается, однако, что некоторые его лингвистические записи, в том числе и по кетским наречиям, остаются еще невыявленными (Вдовин, 1954, стр. 14; Дульзон, 1961а, стр. 153).[16]

Вместе с Мессершмидтом в качестве его помощника путешествовал до Сибири Ф. И. Табберт (Страленберг), опубликовавший сведения о народах Сибири, в том числе о южных кетоязычных группах (коттах, аринах), относящиеся к началу 20-х годов XVIII в. (Stralenberg, 1730).

Ценные этнографические данные о коттах, аринах и близких им по культурно-бытовому и хозяйственному укладу тюркоязычных качинцах содержат «сказки» служилых людей Красноярской воеводской канцелярии, составленные в ответ на известный вопросник В. Н. Татищева. Эти материалы представляют исключительный сравнительно-исторический интерес для изучения кетов.17

Наиболее значительным источником историко-этнографического исследования сибирских народов XVIII в. (и среди них кетов) являются многочисленные сведения, собранные участником 2-й Камчатской экспедиции Беринга (1733—1743 гг.) Г. Ф. Миллером.18 Кроме собственных наблюдений и опросных сведений, материалы Миллера (его «портфели») включают разнообразные документы, извлеченные ученым из архивов сибирских городов, в том числе Красноярска, Енисейска и т. д. Большое место в исследованиях Миллера занимала работа по составлению так называемых вокабуляриумов, словарей сибирских народов, среди них кетского (енисейско-остяцкого), коттского, асанекого и аринского. Сравнительный характер построения обеспечил особую значимость этих источников для изучения языка, носители которого (южносибирские группы) уже к началу прошлого столетия растворились в иноязычной среде.

В середине XVIII в. в Германии было издано сочинение еще одного участника 2-й Камчатской экспедиции — И. Г. Гмелина (Gmelin, 1751—1752). Основываясь на сходстве языка последних с наречиями «красноярских татар» — асанов, котовцев коттов) и аринов, Гмелин высказывает положение о родстве этих групп.

Исторические и, главное, лингвистические материалы Г. Ф. Миллера были использованы его современником и соучастником но экспедиции историком И. Фишером. Ему принадлежит, в частности, обоснование особого этнического места кетов среди прочих народов, именуемых остяками (современных хантов, манси, селькупов), и их родства с кетоязычными аринами, коттами, асанами, а также смешанными по своему составу койбалами (Фишер, 1774).

Источниками второй половины и конца XVIII в. являются известные труды участников академической экспедиции 1768— 1774 гг. П.-С. Далласа (1787, 1788) и И. Г. Георги (1799).

Широкую известность получили сравнительные словари Л.-С. Далласа. Собственно кетский язык (язык инбаков) в них правильно объединяется с языком асанов, котовцев, пумпоколов (кетское население верхней Кети; см. ниже), но отнесен к самоедской группе. Георги повторяет данные Гмелина о сходстве языка кетов с южносибирскими группами, отмечает близость хозяйственного и культурно-бытового уклада енисейских и обских остяков (угров, — Е. А.), говорит о кузнечном мастерстве кетов и т. д.

Таким образом, ранние источники образуют обширный материал для изучения прошлого кетов.

Вышеназванный материал, в значительной степени уже выявленный и исследованный советскими учеными, представляет большой интерес и ждет дальнейшего сравнительного анализа с данными современной кетской этнографии.

Началом научного изучения истории и языка кетов и первых этногенетических гипотез явился XIX в. Уже в первой половине XVIII в. (1823—1831 гг.) губернатором вновь образованной Енисейской губернии А., П. Степановым было осуществлено подробное описание губернии. Во второй части сочинения выделен особый – этнографический раздел о народах ее населяющих.

Используя исторические и лингвистические данные предшественников (Страленберга, Фишера, Спасского), Степанов подчеркивает языковую специфику енисейских остяков-кетов среди соседнего населения Западной Сибири и выдвигает гипотезу об их уйгурском происхождении. В доказательство своей теории Степанов приводит записанное им предание о продвижении кетов с запада на р. Таз: «от заката солнца на восток» (1835, стр. 41).[20] В работе называются четыре волости кетов, а также родовые подразделения сымской группы. Кроме того, Степанов (правда, в очень общей форме) говорит о хозяйственно-бытовом укладе кетов того времени, свадебном обряде, одежде и т. д. Несмотря на малочисленность, эти данные представляют несомненный исторический интерес. Некоторые из них были повторены затем в изданиях, по­явившихся во второй половине и конце XIX в., в частности в из­вестной книге М. Ф. Кривошапкина.

Прежде чем перейти к этим работам, остановимся на характеристике научной деятельности и ее роли для изучения прошлого кетов широко известного финского ученого М. А. Кастрена.

В течение нескольких лет (1845—1849 гг.) Кастрен занимался сбором материалов по ряду северных и южносибирских народов. Около двух лет ученый находился в непосредственной близости от Туруханска и работал среди кетов в поселках Анциферово, Назимово, Бахте и Верхне-Имбатском. В Южной Сибири особое внимание Кастрена привлекло население Агульского улуса (на притоке Кана), где ему удалось выявить нескольких человек, говоривших по-коттски.

Обширный материал позволил Кастрену подготовить первую (и долгое время — единственную) грамматику и словарь кетского языка, словарь и грамматический очерк языка коттов, а также сравнительный кетско-коттский словарь, опубликованные посмертно А. Шифнером (Castren, 1858).

Со времени Кастрена становятся известными два основных диалекта кетов — сымский и имбатский; этой же классификации придерживаются и современные лингвисты. Языковый материал, дополненный фольклорными и историческими данными, Кастрен использовал для обоснования южного происхождения туруханских кетов и их родства с южносибирскими аринами, коттами, асанами (1860, стр. 362). Впервые четко сформулированная гипотеза о южном происхождении кетов стала на долгие годы основополагающей для последующих исследователей и в общей форме сохраняет свое значение до настоящего времени. Известность получило также положение Кастрена о флективном характере кетского языка (там же, стр. 361).

Можно с уверенностью признать, что именно со времени Кастрена проблема генетических связей кетского языка, как и в целом кетского этногенеза, начинает привлекать особое внимание ученых — историков и лингвистов. Причем материал Кастрена долгое время остается главным источником для построения этих гипотез.

Во второй половине и конце XIX в. было издано несколько работ по Енисейскому Северу. Среди них следует отметить книги И. А. Кострова (1857), А. Мордвинова (1860), М. Ф. Кривошапкина (1865), П. И. Третьякова (1869), А. Ф. Миддендорфа (1869), Н. В. Латкина (1892). Особую ценность представляют материалы, явившиеся результатом личных наблюдений авторов. У М. Ф.Кри- вошапкина, например, интересны тщательные описания некоторых кетских орудий труда и процессов обработки кожи, бересты, изготовления лодки-долбленки и т. д. Сведения об одежде, обрядах (Кривошапкин, Латкин, Третьяков), семейных отношениях (Кривошапкин, Третьяков) интересны, несмотря на краткость, для сравнения с более поздними этнографическими данными. Публикации Кострова, Третьякова и Миддендорфа включают и некоторые языковые материалы (записи кетских слов и выражений, числительных). Миддендорф, Кривошапкин и Третьяков пишут об ужасающей нищете, голодании и вымирании целых семей, произволе по отношению к ним местных купцов.[23]

Начало специального этнографического изучения кетов относится к первым годам XX в. и связано с деятельностью образованного в 1902 г. Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии. По поручению комитета к кетам был командирован В. И. Анучин, который в течение нескольких лет (1905—1908 гг.) занимался сбором этнографического, лингвистического и антропологического материала.

Анучин собрал также крупные по количеству и разнообразию вещевые и иллюстративные коллекции, составившие основу кетских собраний Музея антропологии и этнографии им. Петра Первого (Ленинград).2®

Наибольшую известность получила первая в литературе специальная этнографическая работа — «Очерк шаманства у енисейских остяков» (Анучин, 1914). Однако обширный материал, опубликованный в книге, выходит далеко за пределы не только шаманских представлений, но и религиозной идеологии в целом. До настоящего времени отлично иллюстрированная публикация Анучина остается важным источником для изучения мировоззрения и народного творчества кетов, в ней содержатся также ценные сведения, характеризующие иные стороны жизни народа. Недостатком работы является некоторая искусственность иерархического размещения персонажей сверхъестественного мира; ошибочными оказались высказывания Анучина об отсутствии у кетов комплекса обрядовых действий по случаю добычи медведя («мед­вежьего праздника»), рождения детей, почитания умерших предков и некоторые другие моменты.

Об остальных этнографических и антропологических материалах В. И. Анучина известно из очерка Н. А. Синельникова (1911). Кроме того, Анучин записал свыше двадцати валиков фонограмм шаманских песен. Судя по отчетам, им были также собраны значительные текстовые и словарные материалы.

Интерес к проблеме происхождения кетов в связи с особенностями их языка, возникший еще со времени Кастрена, не ослабевает и в первом десятилетии нашего столетия. В 1907 г. появляется статья Г. Рамстедта (Ramstedt, 1907), где говорится о родстве языка кетов и языков народов Юго-Восточной Азии (тибетского, бирманского). Однако гипотеза построена только на небольшом числе примеров словарного сходства без какого-либо сопоставления грамматической структуры.

Этой же точки зрения придерживался и финский исследователь К. Доннер (Donner, 1916—1920, 1930), сопоставивший кетский словарный материал с тибетским и индокитайскими языками, а также с языками, известными из рукописей, обнаруженных П. К. Козловым в тангутском городе Хара-Хото. Во время поездки на Енисейский Север (1911—1913 гг.) Доннер собрал значительный материал по кетской этнографии и лингвистике.[26] Этнографические сведения представлены в специальной работе, подготовленной преимущественно по сообщению и рисункам кета И. Ф. Дибикова (Кукушкина) и дополненной личными наблюдениями автора (Donner, 1933).

Особо следует отметить, что Доннер, характеризуя ту или иную форму быта, хозяйственной деятельности или обычаи кетов приводит сравнительный селькупский материал.

Исследования К. ‘Донн ер а в области кетского языка (изучение грамматического строя, фонетики, словарного запаса) явились продолжением и дополнением к изысканиям М. А. Кастрена.

Кеты оказались в числе тех народов, которые сразу же после победы социалистической революции на Севере привлекли внимание советских ученых.

В 1921 г. на Подкаменной Тунгуске работала экспедиция под руководством А. Я. Тугаринова. Цель ее — комплексное изучевие реки и прилежащей местности. Экспедицией, в частности, обнаружена первая неолитическая стоянка вблизи дер. Подкаменная Тунгуска.82 Было проведено также антропологическое обследование 54 кетов (Тугаринов, 1924).

В 1925 г. изучением северных селькупов занимался Г. Н. Прокофьев. Попутно он собрал и кетскйй материал, включенный в качестве сравнительного в статью о селькупах (Прокофьев, 1928; Богораз, 1928а). Г. Н. Прокофьев отмечает большую общность в культуре, хозяйственно-бытовом укладе, общественном строе и идеологии кетов и селькупов. Ему же принадлежит гипотеза о двух группах аборигенных племен (тян и куп), с которыми столкнулись саянские самоедские племена в своем продвижении на север. Восточная группа (тян), по Г. Н. Прокофьеву, нашла отражение в кетском дец — «люди» (Прокофьев, 1940).

Одним из первых советских специалистов по кетам был Н. К. Каргер. В 1928 г. он по заданию Академии наук выехал в Туруханский район. Цель его поездки заключалась в изучении этнографии, языка, хозяйственного и культурного положения кетов. Собранный лингвистический материал дал ему возможность со­ставить краткий очерк грамматики кетского языка, а также подготовить букварь (Каргер, 1934). Н. К. Каргер произвел также значительные фонографические записи, включающие песни и шаманские камлания (Дульзон, 19646, стр. 6). Ему же принадлежит обстоятельная статья о кетском оленеводстве, в которой, кроме характеристики системы и состояния этой отрасли хозяйства, даны практические рекомендации (Каргер, 1930).

К сожалению, другие этнографические материалы Н. К. Картера остаются неизвестными. Но о том, что он был глубоким и знающим исследователем, говорят его очень полные вещевые и иллюстративные собрания, хранящиеся в МАЭ.83 Эти коллекции являются одним и (основных музейных источников для всех, кто изучает этнографию кетов.

Материалы Н. К. Каргера были использованы В. Г. Богоразом и включены в статью, посвященную памяти М. А. Кастрена. Характеризуя значение материалов Кастрена для выявления: южно-сибирских связей кетов, В. Г. Богораз называет и возможный путь продвижения (р. Кеть — совпадение гидронима и названия народа). В. Г. Богораз связывает кетов с динлинами исходя из самоназвания денг (динг) — «люди» (1927а, стр. 94). Динлинская теория происхождения кетов, известная из более ранних работ (Деникер, 1902; Грум-Гржимайло, 1909, 1926) и получившая поддержку В. Г. Богораза, до настоящего времени еще фигурирует в исследованиях отдельных специалистов (см, ниже).

В течение полутора лет (1927—1928 гг.) в Туруханском районе работал командированный Берлинским музеем народоведения этнограф X. Финдейзен. Им был собран в основном этнографический и некоторый словарный материал, опубликованный впоследст- вии в ряде статей (Findeisen, 1929а, 19296, 1931, 1937 1938, 1940, 1941). Финдейзен справедливо ставил вопрос о необходимости комплексного (лингвистического, этнографического и антропологического) материала для изучения кетского этногенеза (Финдейзен, 1929, стр. 126).

Незадолго до Великой Отечественной воины этнографическим обследованием подкаменнотунгусской группы занимался Г. М. Корсаков. Результатом его полевой работы (лето и осень 1938 г.) явилась статья «Кеты Подкаменной Тунгуски». Корсаков погиб во время блокады Ленинграда, а публикация его появилась., в 1941 г. лишь в сигнальном экземпляре журнала «Советский Север» и, таким образом, осталась недоступной для широкого круга читателей. Меж тем материалы Корсакова вызывают большой интерес, а статья представляет собой первый опыт этнографического очерка по изолированной группе. Наиболее ценны сведения Корсакова по вопросам общественного строя (родовой состав, пережитки родовых отношений в производстве и распределении) и особенно первые в кетской этнографии данные по системе родства. Известно также, что Г. М. Корсаков располагал значительным лингвистическим материалом. К сожалению, архив ученого не обнаружен.

Некоторые сведения о подкаменнотунгусских кетах попутно, собрал в 1938 г. исследователь самодийских народов Г. Д. Вербов.

Лингвистическое изучение кетов в предвоенное десятилетие представлено статьей Э. Леви, в которой он развивает положение о сино-тибетских и кетских языковых параллелях (Lewy, 1933), а также первой работой К. Боуды по кетскому языку (Bouda, 1937).[32] Н. Я. Марр сближал кетский язык с языками яфетической группы (1926).

Большая роль в изучении кетской истории и этнографии принадлежит советскому исследователю народов Севера Б. О. Долгих,

Начало его деятельности относится еще к 1926-1927 гг., когда Б. О. Долгих принял участие в подготовке и проведении переписи среди коренного населения Туруханского района. Материалы переписи и личные наблюдения, дополненные этнографическими и историческими данными, послужили основой опубликованной в 1934 г. первой сводной работы по кетам. В книге представлен большой статистический материал по отдельным группам, характеризующий хозяйственно-бытовое положение народа к началу социалистического переустройства. Этим данным предпосланы исторический очерк и некоторые общие сведения (названия, численность, родовой состав, положение среди других народов и т. д.). Во время последующей полевой работы (конец 40-х годов), а также многолетнего изучения архивных источников Долгих собрал очень обширный и ценный материал по истории и этнографии кетов. Результатом работы явились публикации, посвященные отдельным элементам материальной культуры, идеологии и общественного устройства народа (Долгих, 1950, 1952а, 19526, 1961). Всех их отличает широкое привлечение сравнительного материала и эт- ногенетический аспект исследования.

Кетский материал Б. О. Долгих использовал также в ряде работ по общим проблемам этнографии и истории коренного населения Севера (1949а, 19496, 1952в, I960). Особо следует отметить большую роль Долгих в разработке одного из труднейших вопросов — родо-племенного устройства и социальной истории кетского народа. Над этой темой Б. О. Долгих продолжает работать и в настоящее время.

В 1948 и 1949 гг. у подкаменнотунгусских кетов собирал этнографический материал С. И. Вайнштейн. В дальнейшем он опубликовал ряд статей по традиционной и современной культуре (Вайнштейн, 1951а, 19516, 1954), а также подготовил этнографический очерк об этой группе народа. Кетские параллели Вайнштейн привлекал при историко-этнографическом исследовании других народов, в частности тувинцев (1958, 1959, 1961 1964).

В статье о кетском этногенезе (19516) Вайнштейн уточняет известную еще со времени Кастрена теорию о южном происхождении кетов и так же, как это сделал Г. Н. Прокофьев для самодийцев, выделяет в составе кетов, кроме южного, пришлого, компонента (им, согласно L. И. Вайнштейну, могли быть тагарские племена среднего Енисея – динлины), аборигенный пласт неизвестной этнической принадлежности.

Последнее десятилетие отмечено резко возросшим научным интересом к кетской проблеме у нас в стране и за рубежом, а также накоплением новых материалов по этнографии, языку, антропологии. Впервые было начато археологическое обследование территории современного расселения кетов. В научный оборот вве­дены также новые материалы для изучения прошлого кетов — данные топонимики.

Видная роль здесь принадлежит крупному советскому ученому, лингвисту и археологу А. П. Дульзону. Изучением кетского языка отзанимается с конца 40-х годов. В результате многолетней полевой работы среди всех групп кетов Дульзон и руководимые им участники экспедиций собрали очень большой грамматический, лексический, словарный и текстовой материал. Это позволило Дульзону опубликовать ряд статей (1957, 1962д) и подготовить первую в науке обобщающую монографию — «Очерки по грамматике кетского языка», первая часть которой вышла в 1964 г.40

Осуществленная А. П. Дульзоном публикация кетских сказок служит главным источником для изучения кетского фольклора (1962ж, 1964а, 19646, 1966а, 19666).

Важное значение как для лингвистического, таки для историкоэтнографического изучения кетов имеет публикация А. П. Дульзоном словарных материалов по кетским наречиям из источников XVIII в. (1961а). Исторические записи автор дополняет данными современных говоров (елогуйского и курейского). Дульзоном выявлены также фонетические и морфологические особенности и сходство этих наречий (1962в).

С исчерпывающей полнотой А. П. Дульзон записал у кетов терминологию родства и свойства, результатом чего явилась специальная работа на эту тему (1959а).

Знание живого кетского языка позволило ученому воспользовться очень важным материалом — данными топонимики. Для кетов это имеет особо важное значение, так как все другие источники о далеком прошлом этого народа крайне скудны. Дульзон разработал убедительную методику этимологического анализа кетских гидронимов, которая позволила ему выявить кетские топонимы на очень широкой территории, неизвестной по письменным источникам (бассейн Томи, верховья Иртыша, Средняя Обь, Хакассия Северная Тува), а также высказать ряд интересных соображений о направлении и возможной хронологии миграций.

Большой труд в области кетского языкознания проделан за последние годы исследователем юкагирского языка Е..А. Крейновичем. Результатом многомесячной работы в течение нескольких полевых сезонов были статьи Е. А. Крейновича, где тщательно изучаются такие особенности кетского языка, как «именные классы» и «классы вещей» (выражение категории неодушевлен структура кетского глагола и т. д.) (1961, 1963а, 19636, 19Ь5). Крейнович располагает также обширным лексическим и текстовым материалом. В настоящее время он подготовил обобщающую монографию по глаголу, самому сложному и многообразному элементу кетской морфологии.

Изучением звуковой системы сымского диалекта кетского языка в последние годы занимается Г. К. Вернер (1965, 1966а— 1966в). Особый интерес к сымскому диалекту обусловлен тем, что он образует как бы переходную ступень от современного языка кетов (имбатские говоры) к исчезнувшим наречиям, а также тем, что среди его носителей, обрусевших сымских кетов, осталось лишь несколько человек, владеющих языком.

В. В. Иванов и В. Н. Топоров (1964) выступили с попыткой восстановления элементов древнего праенисейского языка и культуры предков кетов, а также выявления их связей с другими культурами. Им же принадлежит разработка реконструкции кетского эпоса и мифологии методом семиотики (Иванов и Топоров, 1962а, 19626). Эти безусловно очень интересные начинания, представленные пока что в самой общей форме, требуют дальнейшего изучения.

Внимание зарубежных лингвистов в последнее время особенно привлекает выявление словарных сходств языка кетов и других групп народов. Здесь следует назвать исследование К. Боуды, где, кроме грамматического очерка кетского языка, приведены словарные параллели из самодийских, финно-угорских, эвенкийского и русского языков (Bouda, 1957). К. Боуда обнаруживает также 13 родственных кетским (коттским) слов в языке нивхов

Изучением древних кетско-самодийских языковых связей занимались также Л. Лигети (Ligeti, 1950), А. Йоки (Joki, 1946), П. Хайду. Последний пытается также определить место и время взаимодействия народов: Иртыш и территория к востоку и юго- востоку от него, II в. до н. э.—II в. н. э. (Hajdu, 1953).

Лингвистические материалы, и прежде всего словарные сходства, продолжают служить основой для теорий о древних генетических и историко-культурных связях кетов. Н. Коллинз видит в кетах остаток древнего тибетского населения, от которого произошли североамериканские индейцы-атабаски (Collins, 1954). О. Тайер выступил с гипотезой о родстве кетского языка с баскским и иберийско-кавказскими (Tailleur, 1957). Наконец, было высказано предположение, что язык древних гуннов был близок кетскому. Автор теории, английский ученый Е. И. Паллиблэнк, строит ее на сходстве нескольких известных из китайских источников гуннских слов с кетскими (Pulleyblank, 1963).

Из этнографических работ современных зарубежных ученых следует назвать публикацию исследователя древних промысловых верований Н.-И. Р. Папрота о медвежьем празднике у кетов (Paproth, 1962).

За последние годы резко продвинулось антропологическое обследование народа. Своеобразие внешнего облика кетов по сравнению с соседним коренным населением — большая европеоидность, сходство с американскими индейцам — неоднократно отмечалось в литературе (Кастрен, 1860; Мордвинов, 1860; Прокофьев, 1928; Финдейзен, 1929; Долгих, 1934). Такую же характеристику (американоидность в сильном смешении с монголоид- ностыо и европеоидностыо) предложил Г. ф. Дебец, обследовав­ший в 1941 г. 79 елогуйских кетов (1947).

Изучение народов Сибири и накопление новых данных по кетам позволило уточнить как само понятие американоидности, так и антропологическую характеристику изучаемого народа.

Первый краниологический материал (4 черепа) был получен в конце 40-х годов Д. М. Коганом и С. И. Вайнштейном. Дальнейшее накопление антропологического материала относится к 60-м годам. В 1960 г. И. И. Гохман собрал краниологическую серию в 20 черепов, а также данные о распределении групп крови у елогуйских кетов по системе АВО и MN. И. И. Гохман относит кетов к уральскому антропологическому типу, хотя допускает, что их предки могли обладать иным комплексом признаков (1963). Особенности же уральского типа, возможно, сложились в течение двух-трех столетий в процессе смешения с самодийскими народами, и прежде всего с селькупами. Сопоставление кетских, селькупских и ненецких черепов обнаруживает большое сходство между ними. Следует отметить также краниологическое сходство кетов с хантами, хакасами-бельтирами (там же, стр. 110—112).

В 1965 г. Институтом этнографии АН СССР был организован отряд по антропологическому обследованию русского и коренного (прежде всего кетского) населения Енисейского и Туруханского районов Красноярского края. [38] В программу работ, помимо антропологических признаков, входило изучение целого ряда групп и факторов крови, измерение артериального давления, сбор данных по ладонным и пальцевым узорам и др. Экспедиция работала почти во всех пунктах, где имеется кетское население (за исключением пос. Серково и Мундуйского озера), и обследовала 256 человек. Собранные материалы в настоящее время находятся в процессе научной обработки. По предварительным данным, намечаются различия между северными и южными кетами. Последние образуют локальную группу, тяготеющую генетически к некоторым южносибирским народам. Северные кеты более сходны с селькупам. В 1967 г. отряд обследовал оставшиеся группы.

В 1958 г. Р. В. Николаевым было проведено первое специальное археологическое обследование (маршрутная разведка) Туруханского района. До того с указанной территории поступали лишь случайные предметы (Николаев, 1960а).

О древнем заселении Нижнего Енисея свидетельствует находка каменного скребка верхнепалеолитического типа (Сухая Тунгуска). Неолит представлен каменными орудиями со стоянок Серково, Подкаменная Тунгуска и случайными находками из г. Енисейска. Согласно Р. В. Николаеву (1960а), все эти неолитические орудия из долины Енисея свидетельствуют о связи с неолитом Прибайкалья, изученным А. П. Окладниковым (1950). Неолитическим временем Р. В. Николаев предположительно датирует и найденные фрагменты керамики (Подкаменная Тунгуска; Сургутиха). Находки эпохи бронзы — нож (Сухая Тунгуска), керамика (Серково; Сургутиха, I и II типы) — Николаев увязывает с карасукской и тагарской культурами Хакасско-Минусинского юга.

Образцы керамики с гусенично-гребенчатым орнаментом .(I тип из Сургутихи) находят широкие территориальные аналогии: от Большеземельокой тундры до Красноярска, от Оби до Ангары и Прибайкалья.[39] Очень широко и время распространения этой ке­рамики: с конца неолита до железного века.

Носителей карасукской культуры Николаев связывает с само­дийским этническим пластом, а тагарской — с кетским (19606, стр. 68). Последнее положение он развивает в специальной статье, где пытается обосновать гипотезу о динлинском происхождении тагарцев-кетов (Николаев, 1962).

Невзирая на малочисленность, эти археологические данные имеют безусловное значение для изучения как докетского периода Красноярского Севера, так и древней истории предков кетов (в частности, вопроса о связи с культурами Минусинской котло­вины) .

Активный интерес широкого круга исследователей смежных наук к кетской проблеме приближает то время, когда загадка кетского этногенеза будет наконец раскрыта.

Большая роль здесь принадлежит лингвистам. Обнаруженные исследователями словарные параллели кетскому языку представляют большой интерес, однако все они пока что очень немногочисленны или даже единичны. Использовать их для решения генетических вопросов можно только при условии дальнейшего накопления словарного материала и при учете типологии и грамматического строя сопоставляемых языков. Интенсивное изучение советскими учеными кетского языка позволяет надеяться, что в недалеком будущем вопрос типологической характеристики будет полностью решен. Дальнейшее накопление словарного материала, исследование кетского глагола (выявление в нем древних слов — корней) даст возможность приступить к широкому сравнительно-историческому исследованию словарного запаса кетского языка и сделает лингвистические данные одним из главных источников по этногенезу.

В скором времени в научный оборот войдут и новые антропологические материалы. Однако, чтобы разрешить вопрос о времени и происхождении антропологических особенностей современных кетов, необходимы, во-первых, достаточно полные данные по современным соседним народам, а также южносибирским группам, с которыми обнаруживаются исторические связи. Во-вторых, необходимо дальнейшее накопление раннего краниологического материала, и прежде всего с южной территории расселения кетов в прошлом (pp. Кеть, Сым, Дубчес и т. д.).

В археологическом отношении территория современного и прежнего расселения кетов остается почти неизученной. Очень важным было бы установление преемственности местных культур до собственно кетской. Выше уже говорилось о необходимости обследования Сыма, Дубчеса, Кети, окрестностей современного Енисейска, где еще 3—4 столетия назад жили кеты. Во многих местах (pp. Кеть, Сым) сохранилась память о прежнем жительстве кетов (топонимика, предания, остатки землянок), а также кетские традиции в конструкции некоторых элементов материальной культуры.

Цель настоящей работы — дать этнографическую характеристику хозяйства, культуры и быта кетов конца XIX—начала XX в., ввести в научный оборот этнографический материал, собранный за 1956—1965 гг.40

Систематическое описание важнейших сторон культуры народа представляется необходимым ввиду отсутствия обобщающей работы такого характера. Между тем этнографические данные (наряду с лингвистическими, антропологическими и археологи­ческими) являются источником для разрешения проблемы этно­генеза. С другой стороны, кеты до недавнего времени сохраняли наиболее архаичные формы производства, культуры и обще­ственной жизни, поэтому кетские этнографические материалы могут представить интерес как в более широком, общесибирском, плане, так и в теоретическом.

Исходя из этого, публикация.новых данных по кетской этнографии является в известной степени целью настоящей работы.

При описании отдельных элементов культуры делалась попытка проследить’ их историю, а также сравнить их с соответствующими материалами, полученными у других сибирских народов.

Хронологические рамки обусловлены самим материалом и в основном не выходят за пределы этнографической действительности, так что изучение наиболее ранних форм шло от бытовавших у кетов в конце XIX—начале XX в.

Не все стороны кетской культуры могут быть освещены в работе равномерно. Наиболее изученной можно считать материальную культуру, хотя для определения генезиса отдельных ее элементов необходимы археологические параллели. В более общей форме дана религиозная идеология, новый материал здесь представлен в меньшей степени, что объясняется сложностью получения сведений в этой области, а также тем, что с каждым годом остается все меньше лиц, которые могли бы объяснить значение тех или иных верований, обрядов. Вопросы социальной истории рассматриваются лишь в самой общей форме.

В работе преобладают материалы, относящиеся к дореволюционному прошлому. В заключительной части основное внимание уделяется начальному этапу социалистического переустройства, периоду, ставшему уже историей.

Кроме опубликованной научной литературы, полевых материалов, при написании работы были использованы музейные и архивные данные.

https://secrethistory.su/233-kety.html

Оставьте комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.

ru_RU
Прокрутить вверх
Прокрутить наверх