Вепсы
Мифология и верования вепсов
Вепсы были обращены в христианство в его православной форме очень рано – на рубеже X-XI вв., намного раньше, чем большинство других финноязычных народов (Карелы – в ХП-ХШ вв., эстонцы – в XIII в., коми – в XIV в., саамы – в XV в., марийцы и мордва – в XVI в., удмурты – в XVII в.). Какие-то отголоски воспоминаний об этом сохранились в форме своеобразной традиции у некоторых групп вепсов. Так, Н.И. Богданов, изучая диалекты вепсского языка, обнаружил интересный факт, связанный, по его предположению, с крещением вепсов. Среди шимозерских вепсов отмечался праздник, который по-русски у них назывался “теплый Никола”, а по-вепсски ristpuhapei – “день святого крещения”.
Празднование происходило у местной часовни Николая Угодника после Ильина дня (20.07/02.08). Вепсское название праздника, его время, точно не совпадающее с отмечаемыми по святцам Николиными днями, и основной его ритуал – купание в “иордани” на оз. Яндозеро дали Н.И. Богданову основание истолковать его как память о первом крещении вепсов этой округи (Богданов. НА КНЦ. С. 159-160). Запись в летописи под 1471 г. как бы подводит итог обращения веси в христианство. В ней говорится о том, что Владимир, крестив всех русских и ряд других народов, крестил “…и Мерску и Кривическу Весь, рекше Белозерскую” (ПСРЛ. Т. 8. С. 160).
Однако приобщение народа к новой религии было трудным, длительным и незавершенным процессом. Об этом свидетельствует, например, грамота 1661 г. новгородского митрополита Макария, посланная архимандриту Тихвинского монастыря Иосифу. В ней он выражает недовольство по поводу того, что в ряде вепсских погостов – Пашозерском, Шугозерском, Пелушском – православные христиане в большие праздники и по воскресеньям в церковь не ходят, а пришедшие – во время святого пения стоят “не смирно”, говорят и смеются; во время великих постов к отцам своим духовным не ходят, не причащаются и т.д. (Иоалайд, 1989. С. 80-81). Обрядовая сторона православной религии лучше усваивалась вепсами. Церковь на местах в свою очередь шла на определенное восприятие старых обрядов, стремясь ввести их в свое русло. В результате у вепсов сложился своеобразный мировоззренческий комплекс, включивший наряду с христианством и языческие элементы.
Космогонические мифы
Христианские представления наложили свой отпечаток на немногие сохранившиеся у вепсов мифы о сотворении мира. В одном из них творение Вселенной предстает как результат деятельности двух основных антагонистических сил христианской религии – Бога и дьявола: «Когда Бог творил землю и живые существа, дьявол из зависти мешал Ему. Бог рассердился, схватил дьявола и сбросил его с неба на землю, в болото. В болоте, в том месте, куда провалился дьявол, образовалась большая дыра; из этой-то дыры и полезла всякая “нечисть”. Часть пошла в озера – водяники, часть в леса – лесовики, часть забралась в тучи и облака и так распространилась по всему свету» (Колмогоров, 1913. С. 372).
В другом мифе рассказывается, как птицы по приказу Бога участвовали в создании “мировой” реки (млечный путь по-вепсски (также по-фински, по-эстонски) называется “птичий путь). “Бог задумал выкопать реку и призвал на помощь птиц. Птицы откликнулись на призыв Бога и участвовали в прокладке русла реки, кроме ястреба. За неповиновение Господь наказал ястреба. В течение Спасова поста (Spasan puha), длящегося от Преображения Господня (6/19.08) до третьего Спаса (16/29.08), ястребу запрещено пить из реки воду. Из-за этого он пищит, пить просит, но из реки пить не осмеливается” (Винокурова, 1998. С. 50).
Вепсские народные представления о мироздании сходны с таковыми у многих народов. В них земля выглядит плоской, в виде круглого острова, окруженного водой, а небо – как стеклянный колпак. Бог высек золотые гвозди на небе – звезды (Винокурова, 1986. С. 59; Rainio, 1989. S. 148).
Верховные боги
Видимо, в результате ранней христианизации исторические средневековые источники не успели запечатлеть имена древних верховных богов у вепсов. Определенную реконструкцию древнего пантеона позволяют сделать данные лингвистики и этнографии. Имя верховного божества Jumou (южн. в. – juma, сев. в. – d’umal, ср. в. -jumou, g’umou)(Оно образовано от корня juma: фин., кар. – jumala; эст. – jumal; саам. – Юмбел; коми -Йомаль; мар. – Юмо, Кугу) исследователи связывают с названием неба, воздуха (Петру-хин, Хелимский, 1982. С. 564; Владыкин, 1994. С. 101).
Бог Jumou “ведал” погодой. От него зависели такие явления, как гром, гроза, радуга, и их названия в вепсском языке включают имя этого бога: g’umalanguru – гром (букв, “божий грохот”), g’umalansa – гроза (букв, “божья погода”), jumalanheboine (букв, “божья лошадка”) или jumalankusak – радуга (букв, “божий кушак”). Это подтверждает и выражение, записанное у шимозерских вепсов: “G’umou g’ureidab i lamin iskeb” – букв. “Бог (гром) гремит и высекает молнию” (СВЯ, 1972. С. 151).
В процессе христианизации термины jumala (фин., кар.), jumal (эст.), jumou (вепс.) стали обозначать “бога вообще” (Петрухин, Хелимский, 1962. С. 23). Функции же вепсского “громовика” Юмоу (Дьюмал) частично перешли к св. Илье. Среди вепсов, как и русских и карел, сохранились представления о происхождении грома и молнии от Ильи Пророка, который ездит по небу в огненной колеснице (ср.: Макашина, 1982. С. 85; Баранцев, 1978. С. 135-136). В северно-вепсском народном календаре существовала пара взаимосвязанных праздников в честь потепления и похолодания воды в Онежском озере. Первый праздник отмечался 1/14.06. По народным представлениям, в этот день Дьюмал “опускал в воду теплый камень”. Это происходило благодаря грозе с теплым дождем, по народным наблюдениям, обязательно случавшейся в этот день. Второй – это Ильин день (20.07/2.08), когда “Илья опускал холодный камень в воду” и также существовала вероятность грозы. В оба праздника проходил обряд купания, в первом случае – первого летнего купания, а во втором – последнего. Таким образом, праздник объединил языческого бога и Илью Пророка. У капшинских вепсов (д. Корвала), в отличие от северных, эти два праздника были связаны с двумя святыми – Николаем и Ильей. Здесь существовали представления, что “Микола (9/22.05) теплый камень опускает, а Илья – холодный” (Винокурова, 1996 б. С. 99).
У прибалтийско-финских народов встречаются и другие божества, имеющие одинаковые названия, но выполняющие разные функции. Так, у карел в прошлом существовал бог любви – Lembi (Сурхаско, 1977. С. 53), у вепсов lemboi -это черт, нечистый дух. У вепсов Иисус Христос обозначается термином Siind, у Карел – Syndy, так называли и божество, появляющееся в святки и выполняющее функции предсказателя в гаданиях (Конкка АЛ., 1980. С. 81).
Духи природы
Гораздо более устойчивым в вепсской мифологии оказался ее так называемый “низший слой” – духи, связанные со всем мифологизированным пространством от дома до леса и причисляемые церковью к разряду “нечисти”.
У вепсов как земледельческого народа получили развитие мифологические представления о духах, населяющих поле. Правда, они встречались главным образом у южных вепсов. Считалось, что каждое поле имеет своих хозяина (poudizand) и хозяйку (poudemag). В народных представлениях вепсов, как и многих других народов, жатва представлялась как мучительные роды хозяйки поля, во время которых происходило рождение зерна (“духа хлеба”), заключенного в снопах. По народным поверьям, в это время на поле часто можно было слышать стоны, означающие, что хозяйка поля рожает. Услышавший стоны обязательно дарил “роженице” “пеленку”: снимал с себя портянку, платок и передник и оставлял на полосе. Но самым популярным среди духов-хозяев у вепсов был и остается “хозяин” леса. Он известен под множеством названий, по которым можно наметить некоторые стадии развития народного мировоззрения. Первоначально объектом обожествления был сам лес (тес), потом произошло выделение духа лесной стихии – mechiine, korbhiine (букв, “лесовой”). Со временем он наделяется антропоморфными чертами и становится “лесным человеком” (mecamez), а затем “хозяином” (Hand) (Владыкин, 1994. С. 97). Семейные отношения людей также накладывают отпечаток на представления о духах: у хозяина (izand), как правило, есть жена-хозяйка (emag), а иногда и дети (lapsed). Хозяин леса являлся людям не только антропоморфным существом, но и в других обличьях, например в виде животного (медведя, змеи, филина) (Винокурова. ПМА, 1997 г.).
В представленных о лесном духе-хозяине отразилось двойственное отношение вепсов к лесу: с одной стороны, он был кормильцем крестьянина, с другой — таил всевозможные опасности. Хозяин леса мог послать охотнику много дичи, собирателю — много грибов и ягод, а пастуху обеспечить безопасность скота, но он мог и сбить путника или скот с дороги, напустить на него диких зверей. Чтобы не прогневать лесного духа, каждый вепсский крестьянин в прошлом знал различные магические обряды на случай встречи с ним в лесу, при ночевке под деревьями, а также жертвенные обряды в начале и конце лесной промысловой деятельности. Так, закончив сбор “даров леса”, следовало принеси жертву в виде части ягод и грибов, которые оставляли на пне, у придорожного креста или на перекрестке дорог (Винокурова, 1994 а. С. 27). Этим традициям многие сельские жители следуют при посещении леса до сих пор.
Не менее почитаемым, чем леший, был в прошлом водяной, но вера в него до сегодняшнего времени мало сохранилась. В представлениях вепсов о водяном также отразились различные стадии олицетворения водных объектов. Так, у южных вепсов о реках говорится, как о существах женского пола (ОВР, 1969. С. 238). У жителей с. Немжа олицетворялось озеро Куж-ярви. Перед началом рыбной ловли рыбак подходил к озеру и обязательно “здоровался” с ним: “Здравствуй, Куж-ярви! Дай рыбы!” (“Zdorovo, Kuzjarvut! Anda kaloid!”). Приветствие сопровождалось протягиванием руки к воде и имитацией рукопожатия. В ответ следовало приветствие озера, которое произносил сам рыбак: “Zdorovo!” (Винокурова, 1994 а. С. 26). С развитием анимистических верований олицетворение различных водных объектов постепенно сменялось образами их хозяев. У вепсов появились дух-хозяин озера (jarvenizand) и “хозяйка ручья” (ojanemag). Что касается реки, то специального вепсского названия для ее духа-хозяина пока обнаружить не удалось. Правда, у обрусевших вепсов Белозерского края зафиксирован термин черандак.
Он происходит от вепсского глагола ciraita ‘журчать’, связанного с шумом текущей воды. Считается, что Черандак — это злой дух, который каждую весну ломает лед в реках, проходя путь от устья Ковжи до Шексны (Черепанова, 1983. С. 86).
Наряду с этим у вепсов известны названия, обозначающие духов-хозяев вод, применимые по отношению к любому водоему: vedehiine (“водяной”), veden izand (“хозяин воды”) и veden emag (“хозяйка воды”), veden uk (“водяной ста рик”). Еще два термина, относящиеся к водяному, – turzas; veziturzas были обна ружены только у южных вепсов. Они встречаются также в “Калевале”, финских народных песнях и саамском фольклоре и восходят к староисландском’ purs,pors (“великан, дух болезни, чародей”) (Holmberg, 1913. S. 216-216). В мифологии вепсов существуют две версии происхождения водяных. По одной из них, водяные духи появились одновременно со всей нечистью на земле при творении мира; по другой — от утопленников.
В отличие от хозяина леса, способного как на добрые, так и на злые поступки, водяной в вепсской мифологии – всегда злой дух, жестокий и коварный. Егo неожиданное появление перед человеком всегда сулит несчастье. Он опрокидывает лодки, ловит и душит купающихся, не щадит даже детей, топит лошадей коров, останавливает мельницы, может насылать болезни (Колмогоров, 191; С. 373; Тurunеn, 1956. S. 184). Будучи властелином рыб, водяной часто вредит ры бакам: отгоняет от их сетей и неводов свое “рыбье стадо ” (Kettunen, 192f S. 368-369). Для того чтобы задобрить водяного и получить хороший улов, вепсские рыбаки делали ему подношения в начале и в конце рыбного промысла. Так, южные вепсы перед ловлей рыбы мережами опускали в воду яйцо; белозерские вепсы бросали водяному в омут пирог, табак и вино (Винокурова, 1994 а. С. 26-27) По мнению народа, табак и вино – “порочные продукты”, пристрастие к которым характерно для любой нечисти, поэтому они скорее могли вызвать расположение водяного. По окончании промысла хозяину водоема жертвовали часть улова. Для вепсского водяного была характерна также его связь с некоторыми природными явлениями. У южных вепсов, например, передвижениями водяного из одного водоема в другой объяснялись дождь и туман (Kettunen, 1918 в. S. 53, Винокурова, 1994 а. С. 21). На территории расселения вепсов есть немало так называемых “периодических” озер, которые временно, иногда на долгие сроки исчезают, а затем появляются вновь, заполняя старую высохшую котловин) (Куштозеро, Ундозеро, Шимозеро, Долгозеро и др.). Эти загадочные явления природы объясняли уходом водяного к своему соседу в другое озеро, чтобы от работать у него проигрыш в карты (или в другую игру).
Представления о водяном отражают также разнообразные формы почитания воды, прежде всего, как устрашающей силы, враждебной человеку. За непочтительное отношение вода могла наказать болезнями. Строго запрещалось как-либо осквернять воду: плевать в нее, мочиться, выливать помои, мыть грязные сапоги в “чистом” водоеме, а не в луже. Нарушением запретов объясняли возникновение кожной болезни vezipagan. По представлениям южных вепсов, болезни от воды была и voddanka (ср. рус. водянка). В случае ее возникновения больной ходил к оскверненному им водоему и просил у воды прощения. У вепсов был рас пространен запрет ругаться “на воде” – чтобы не вызвать гнев водяного. Поcлe солнечного заката запрещалось полоскать белье, “а то водяной выйдет из воды будет кричать, чтобы его ужин не тревожили” (Макарьев. НА КНЦ. Л. 155 У Жителей Шатозера этот запрет имел несколько иную интерпретацию: “После захода солнца полоскать нельзя, камешки бросать в воду тоже: хозяева спать легли”; «нельзя бросать после заката солнца в “отдыхающую” воду камешки (Винокурова. НА КНЦ. Л. 34).
Культ огня
Важное место в древних верованиях вепсов занимал культ огня – стихии, противоположной воде. Это выражалось прежде всего в различных табу: нельзя было плевать в огонь, затаптывать его ногами и т.д.: за это огонь мог отомстить пожаром или болезнями: например, появлением вокруг губ сыпи под названием lendoi tuli (“летучий огонь”). Различные виды огня (костры, горящая лучина, свеча) и дым, которым приписывались очистительные, целительные, обережные или продуцирующие свойства, широко использовались в вепсских ритуалах.
У многих народов мира в мифах о происхождении огня рассказывается, что кто-то случайно добыл его трением или высеканием (Токарев, 1982. С. 239). У вепсов таким культурным героем был маленький мальчик. Огонь, полученный древними способами, считался наиболее действенным обезвреживающим и лечебным средством в экстремальных ситуациях. Его использовали, например, в конце XIX в. в с. Корвала, где на протяжении 7 лет свирепствовала холера. От болезни удалось избавиться, обойдя деревню с “деревянным огнем”. Во время обхода, по рассказам жителей, из деревни выскочил большой черный кот (олицетворение болезни) и болезнь перешла в Нойдалу, откуда ее выжили таким же путем (Волков. АМАЭ. Ф. 13. Оп. 1. № 13. Л. 72).
Для прекращения пожара духам-хозяевам огня (lamoin izand, Iamoin emag) бросали в огонь в качестве жертвы яйцо и обращались к ним с просьбой остановить разбушевавшуюся стихию. По другим сведениям, пожар персонифицировался в самостоятельные антропоморфные образы худых и невысоких “хозяина” и его жену – “хозяйку” пожара (pozaran izand и pozaran emag). Культ огня у вепсов выражался также в почитании духа домашнего очага (печи) – пячинрахкой (pacinrahkoi). О нем сохранились лишь фрагментарные сведения. Во время южновепсской свадьбы специально ему жертвовали горшок с кашей, который ставили на шесток печи (Тurunen, 1956. S. 186). Среди черт, характеризующих внешний облик духа, известна только одна – он вымазан сажей, поскольку живет в печи. В настоящее время название pacinrahkoi употребляется только в шутливой форме по отношению к человеку, измазанному грязью, или ленивому, постоянно лежащему без дела на печи, а также в детских дразнилках.
Домашние духи
У вепсов бытовали представления о мифологических существах, населяющих дом и хозяйственные постройки. Прежде всего, это “хозяин избы” – пертинижанд (pertinizand), живущий в ней с женой (pert’inemag) и детьми (lapsed). Пертинижанд, или домовой, был покровителем семьи. Он всегда появлялся перед домочадцами неожиданно, что служило предупреждением о беде. Домовой и его жена, как правило, представлялись в виде старика и старушки ростом с нормального человека или очень маленького. Взгляды народа на местонахождение домового в избе отличались вариативностью. Называлось пространство у печи, за печью, на печи, подполье, красный угол.
Вепсский домовой фигурирует в обрядах новоселья. У вепсов было две формы ритуала перехода в новый дом. У подавляющей части вепсов просили “хозяина пустить их в новый дом, произнося специальное заклинание, например: Хозяин, хозяйка, девочки, мальчики! Пустите меня в этот дом ночевать, помогите мне хорошо жить, легче жить, дайте много счастья, здоровья и всего хорошего. (Joalaid, 1978. S. 236). Второй ритуал был, по-видимому, заимствован у русских. Он заключался в приглашении домового из старого дома в новый и перенесении его туда в горшке с горящими углями или в лапте. В основе отличия восточнославянской и вепсской обрядности при переходе в новый дом лежали, видимо, разные взгляды народов на сущность домового. Считается, что у восточных славян домовой – это предок данной семьи. У вепсов pert’izand и его жена – это в основе духи, “хозяева земли” (maizand и maemag), на которой построили новый дом (Joalaid, 1978. S. 237). Животноводство оказало влияние на развитие у вепсов верований и ритуалов, связанных с духами хлева. При переходе в новый дом, в умилостивительных обрядах по отношению к домашним духам большее значение придавалось жертвоприношениям хлевнику, чем домовому (Joalaid, 1978). Встречаются антропоморфные и зооморфные описания хозяев хлева. Их антропоморфный портрет такой же, как и у домового и его жены. Среди зооморфных описаний хлевника встречаются крыса, лягушка, змея, у северных и шимозерских вепсов – ласка, которая у нелюбимой лошади может выесть шерсть на шее, а у любимой – заплетает гриву в косы. Такие же зооморфные образы домового или духа хлева встречаются у прибалтийско-финских и славянских народов (ср.: Honko, 1962. S. 281-286; Гура, 1997. С. 227, 307, 384, 403). Дух “хозяин риги” у вепсов – это иногда один мужской или один женский персонаж, но их может быть и пара. У южных вепсов чаще всего это супруги и их дети. Духи риги известны под множеством названий: у южных вепсов это rigiuk (“ригачный дед”), rigibuko (“ригачный бука”), rignik (“рижник”), riganizand (“хозяин риги”) и др.; у средних вепсов – rihenizand (“рижный хозяин”), riheuk (“ригачный дед”) и т.д. (Винокурова, 1992. С. 19). Рассказы о хозяевах риги у вепсов, как и у русских Европейского Севера (Померанцева, 1985. С. 115), отрывочны и малочисленны по сравнению с красочными и многочисленными рассказами о лешем и хозяевах двора. “Хозяин риги” жил в рижной печи и представлялся грязным, заросшим шерстью. Среди его вредоносных действий первое место занимали сожжение риги и находящегося там зерна, плохой примолот зерна, а также мученическая смерть человека, оставшегося ночевать в риге без разрешения духа. С помощью различных жертвоприношений члены семьи старались задобрить ригачника. Так, северные вепсы перед началом молотьбы раскладывали по углам риги “гостинцы” (кусочки хлеба, сахара, чай) и обращались к духу с просьбой оказать помощь в молотьбе.
К домашним духам относились “хозяин бани” (kulbet’izand) и “хозяйка бани” (kulbet emag, kulbet baba). Представления о внешнем облике этих духов почти стерлись из памяти современных вепсов, иногда они описываются как голые и лохматые антропоморфные существа. Сохранились воспоминания о формах почитания этого духа. Перед мытьем в бане просили у него на это разрешения. По окончании банной процедуры полагалось поблагодарить хозяев. Нельзя было думать о бане как о заразном месте, иначе ее дух, обидевшись, мог наслать кожные болезни: kulbet’kibu (“банная болезнь”) или kulbet pagan (“банная чесотка”).
В целом домашние духи были более благожелательными к людям, чем природные. По мере удаления от центра человеческого жилья вредоносность домашних духов повышалась.
Колдуны
По представлениям вепсов, посредниками между духами и людьми были колдуны – нойды. Колдунам приписывали сверхъестественные способности (как вредоносные, так и позитивные) воздействия на силы природы и людей.
Вера в нойдов до сих пор не утрачена в вепсских деревнях. Правда, уменьшилась их численность и сузилась сфера колдовской деятельности, изменился половой состав колдунов. Судя по архивным материалам 1930-х годов, колдунами в вепсских деревнях обычно были пожилые мужчины, сейчас колдовство — Дело пожилых женщин. Почти в каждой деревне есть как минимум одна женщина, которую местные жители считают колдуньей (noid). Следует сказать, что в наши дни в вепсских (особенно южновепсских) деревнях поражает почти полное отсутствие пожилых мужчин от 65 лет и старше. Возможно, переход колдовства в женские руки произошел именно в результате такой демографической ситуации.
Колдовской способностью издавна считалось умение находить в лесу людей и скот, которые из-за происков лешего теряли путь к дому и попадали на “дурной след” (hondole jalgele). Считалось, что во время поиска пропавших колдун вступал в непосредственное общение с хозяином леса, чего не могли делать обычные люди Колдун разговаривал с лесным духом на “границах”, отделяющих мир природы от мира людей, – на перекрестках дорог, крыльце дома и т.п. С помощью особых оберегов от нечистой силы (крестов из веток рябины, соли, дроби) он “прокладывал правильный путь” для заблудившихся. До сих пор важной колдовской функцией являются заключение с лешим договоров на пастьбу скота (“обходов”) и передача их пастухам Колдун мог также разглядеть подмененного нечистой силой ребенка и обменять его на настоящего. В прошлом колдун помогал и в выборе благоприятного места для постройки жилища. Но эта его роль ушла в прошлое, поскольку теперь место под постройку нового дома определяется местной администрацией.
В период бытования традиционного свадебного обряда (вплоть до 1930-х годов) колдуны играли значительную роль на свадьбах. При этом одни из них выступали в качестве защитников свадьбы, другие могли причинить вред. На южновепсской свадьбе колдун-защитник выполнял функции главного дружки и носил название “женящий” (папа). У северных вепсов на роль дружки (drusk) выбирался кто-либо из ближайших родственников жениха. Результатами вредоносной деятельности колдунов на вепсских свадьбах могли быть остановка коней свадебного поезда; лишение жениха половой силы; насланные на невесту различные болезни и т.д. До сих пор жители вепсских деревень верят в способность колдунов влиять на любовные взаимоотношения: колдуны могут “присушить” молодых так, что те друг без друга жить не смогут; они способны также разрушить любовь между парнем и девушкой или супругами. В любовной магии вепсские колдуны использовали заговоры.
По-прежнему сохраняются представления о возможности влияния колдуна на здоровье людей и скота: колдун может наслать болезнь и ее вылечить. В настоящее время население обычно обращается к колдунам, если средства современной медицины оказываются неэффективными. Наряду с этим существует определенный набор болезней, которые, по традиции, находятся в ведении колдунов; это грыжа (purend); волос – заболевание, поражающее ткани и кости; грудница; водянка; эпилепсия (ichune); золотуха; щетинка (sugased). Тяжелейшей болезнью, которую мог вылечить только очень сильный колдун, считалась смертельная или каменная кила – огромный нарыв.
В круг ритуальных обязанностей вепсского колдуна (колдуньи) входили также гадания. Самый распространенный вид гаданий среди вепсских колдунов – это раскладывание 41 камня, которое, как и тексты заговоров, держится в большом секрете от населения. У средневепсских и южновепсских колдунов встречается гадание с использованием двух пар предметов: глины – угля и хлеба – соли, и клубка с коровьей шерстью, в который втыкается иголка с ниткой. Во время гадания две пары предметов раскладываются по сторонам света, а клубок гадалка держит за нитку в подвешенном состоянии. По движению клубка в сторону глина—уголь или хлеб—соль узнается ответ на поставленный вопрос.
За оказанную помощь колдуны получали вознаграждение в виде небольших подарков или деньгами.
Животные и растения
В традиционном мировоззрении вепсов значительное место занимали животные, роль которых была разнообразной. Это могло быть поклонение, связанное не только с анимистическими представлениями, тотемистическим или промысловым культами, но и с суеверным страхом перед некоторыми из них, наделением их какими-то сверхъестественными свойствами. Это переплеталось с реальными взглядами народа на особенности их поведения. Наиболее ярким образом в ряду почитаемых животных у вепсов, “царем всех зверей” был медведь. В основе поклонения медведю лежали архаические тотемистические представления и промысловый культ. Следы тотемических представлений проявлялись, прежде всего, в признании медведя существом, подобным человеку. При раскопках древневепсских курганов в большом количестве найдены кресала с изображением медведей, стоящих на задних лапах. По мнению специалистов в области древнего изобразительного искусства, вертикальная поза медведя указывает на его связь с человеком и сверхъестественные свойства этого зверя (Косменко А., 1984. С. 7). К кругу подобных представлений относятся и широко распространенные у вепсов рассказы о превращениях колдунами новобрачных в медведей, сказки о браке медведицы и охотника или женщины и медведя. Запрет на употребление в пищу медвежатины, сохранившийся d некоторых вепсских деревнях, – еще одно свидетельство того, что медведь в Древности был тотемом некоторых вепсских родов.
В промысловом культе существовал запрет произносить имя медведя (kondi), его заменяли различными эвфемизмами: kaps (“лапа”), sur ос (“большой лоб”), mecizand (“хозяин леса”), bubarik, bukac (“бука”). Считалось, что сохранение черепа медведя способствует его возрождению; когти и клыки зверя использовались в качестве охотничьих талисманов. В отличие от некоторых финно-угорских народов (финнов, карел, хантов и манси), у вепсов не сохранилось никаких следов медвежьих охотничьих праздников. Особенно много поверий, примет и быличек связано у вепсов с птицами. Видимо, в древности лебедь и журавль были тотемными птицами. До сих пор сохраняется запрет убивать их и есть их мясо, нарушение его, по народным убеждениям, обязательно влечет беду. Еще в 70-е годы XX в. южные вепсы называли пару лебедей izand и emag – “хозяин” и “хозяйка” (Косменко А., 1984. С. 84). В далеком прошлом это осознавалось, по-видимому, как “отец” и “мать”, т.е. прародители рода. У шимозерских вепсов лебедь считается “божьей птицей” (jumalanlind). В южновепсской группе к разряду таких птиц причисляется бекас – jumalanboranane, jumalanborask (букв, “божий барашек”), а в северновепс-ской – ласточка – jumalanlindiine (букв, “божья птичка”). По поверьям северных вепсов, убить ласточку считалось большим грехом. Детям строго запрещалось бросать в ласточек камнями.
Различные элементы народной традиции свидетельствуют о существовании у вепсов в древности представлений о превращении души человека после его смерти в птицу. Надмогильные сооружения в виде вырезанных из дерева птиц – обычное явление старых южновепсских кладбищ (Азовская, 1977. С. 144). Соответствует этим воззрениям и поныне бытующий у вепсов обычай поминовения предков в форме кормления птиц на могилах. Представления о воплощении души в птицу нашли яркое отражение в вепсских причитаниях. Судя по текстам причитаний, вепсы верили в существование у женщины нескольких душ, которые сменяли друг друга в различные периоды жизненного цикла. Так, в вепсских свадебных причитаниях девушка-невеста предстает в виде утки (sorz). После свадьбы новобрачная приобретает душу замужней женщины, которая затем прилетает в родные места в виде горюющей “красной кукушечки” (СВЯ, 1969. С. 260). После смерти замужней женщины душа-кукушка покидает ее.
Представления о душе-птице и о птице-вестнике смерти у вепсов нередко переплетались. Душа-птица, улетевшая в мир мертвых, могла возвратиться к живым как вестник смерти. По вепсским поверьям, если любая птица залетала в окно дома, то это предвещало скорую смерть одного из ее обитателей.
Иррациональные представления были связаны также и с домашними животными. Положительными чертами наделялся петух, глашатай наступления дня. Считалось, что крик петуха побеждает и прогоняет нечистую силу. Это нашло отражение в ритуале перехода в новый дом у вепсов на Ояти. Там было принято переселяться на новое место ночью сразу после петушиного крика, разгоняющего нечистую силу. Этот мотив довольно часто встречается в вепсских сказках: человеку угрожает опасность со стороны темных сил (разбойников, колдунов и т.д.) и он может спастись только в том случае, если продержится до крика петуха (ВНС, 1996. № 9).
Образ собаки включал как положительные, так и отрицательные черты. С одной стороны, собака была другом и защитником человека. Такое представление о животном нашло отражение в поверьях южных и капшинских вепсов. Согласно им, увидеть во сне собаку означало скорую встречу со старым другом или приобретение нового. Считалось благоприятным предзнаменованием, если навстречу путнику, вступающему в деревню, выбегала собака или раздавался ее лай. В то же время собака у вепсов считалась нечистым существом, способным наслать разные болезни: рахит (koiranvanhu’z – букв, “собачья слабость”), лишай (koiranlap – букв, “собачья лапа”), ячмень (koiraniza – букв, “собачий сосок”). В основе лечения от этих болезней лежал принцип их передачи из мира людей в “иной” мир, которую осуществляла сама собака своеобразным способом: ей давали пищу, которая перед этим соприкасалась с больным местом. Например, При лечении рахита больного ребенка обливали простоквашей и давали слизать eе собаке; а для избавления от лишая и ячменя пекли хлеб, в горячем виде прикладывали его к больному месту, а затем скармливали животному.
Представления, связанные с кошкой, также имеют двойственный характер. По вепсским поверьям, кошка – демонологическое существо, имеющее различные связи со всякого рода нечистью. У южных вепсов вплоть до наших дней распространено представление, что кошки, гуляя по лесу и виляя хвостом, могут заманить в дом гадюк и ящериц, поскольку последние принимают извилистый кошачий хвост за себе подобное существо. Поэтому в южновепсских деревнях выработался достаточно варварский способ защиты жилища от пресмыкающихся – кошкам обрубали хвосты. Особую боязнь среди вепсов вызывали черная и пестрая кошки. Это отразилось в примете “Черная кошка пробежала – к плохому” (“Must kazi joksendi – hondoks”) и в выражении, обозначающем ссору между людьми: “Пестрая кошка между пробежала” (“Kirjou kazi keskiici proi-di”) (СВЯ, 1972. С. 186).
Для вепсов, искони живущих среди лесов, сверхъестественными свойствами наделялись определенные виды деревьев и кустарников, в частности – береза, ольха, ель и рябина (Владыкин, 1994. С. 120).
Береза наделялась жизненной силой и лечебными свойствами. В памяти шимозерских вепсов сохранился обряд, свидетельствующий о ее почитании: в лесу подходили к любой березе, перевязывали ее липовыми прутьями и обращались к дереву с просьбой послать здоровье. Аналогии этому обряду известны у води, у них под корневища березы закапывали в жертву медные монеты и сопровождали это обращением к дереву сохранить здоровье (Ariste, 1977. Lk. 155).
Ольха играла большую роль в скотоводческой обрядности. У северных вепсов известна такая святочная примета: если на ольхе много шишек круглой формы, значит в предстоящем году будет много телок; если же шишки продолговатые, то будут бычки. Северные вепсы использовали ольху в обряде новотела (argaita). Он совершался после первых девяти удоев: корову обмывали, окуривали дымом или кадили ладаном, а в молоко, полученное с десятого удоя и предназначенное для торжественного употребления, бросали ольховые соплодия круглой или продолговатой формы, в зависимости от пола новорожденного теленка (Винокурова, 1994 а. С. 52).
Довольно много сведений сохранилось и о почитании ели. Ель считалась оберегом, поскольку расположение иголок на концах веток напоминало крест. Во время грозы или ночевки в лесу всегда старались спрятаться под это дерево. При этом обязательно полагалось спрашивать у ели разрешение: ее крестили и обращались к ней как к живому существу: “Елочка! Пусти меня поспать на ночь!” (“Kuziine! Pasta mindai magata oks!”).
Различные (часто противоположные) свойства приписывались рябине. Кресты, сделанные из веток рябины, служили надежным оберегом от нечистой силы. Рябина считалась “огненным” деревом. Гроздья рябины, которыми украшались с внутренней стороны стены изб, считались средством защиты от пожара (по принципу “подобное отталкивает подобное”). Ветки рябины или черемухи запрещалось бросать в огонь. Ими не разрешалось погонять скот. В качестве растений-оберегов известны чертополох, шиповник, можжевельник. Чтобы обезопасить территорию, на которой будет построен новый дом, строители в каждый угол заложенного первого венца клали ветки шиповника. Для защиты от всякой напасти ветки можжевельника втыкали в доме над дверью, клали в люльку младенца, под подушку жениху и невесте в первую брачную ночь, в подойник (Азовская, 1977. С. 143).
С можжевельником, рябиной и черемухой, возможно, связаны анимистические верования. Они отразились, например, в обычае капшинских и южных вепсов сажать куст можжевельника на могиле крещеного ребенка или девушки и украшать его ленточками. У этих же групп вепсов можжевельник (иногда в сочетании с рябиной и черемухой) было принято сажать на древних, напоминающих по форме курганы кладбищах (kamist, komist), где, по преданиям, погребена чудь, причисляемая местными жителями к своим предкам. На Пасху можжевельник на таком кладбище украшали ленточками (Винокурова, 1994. С. 73).
Нечистым — деревом лешего — вепсы считали осину. Они верили, что хозяин леса может поменять некрещеного ребенка на осиновое полено (Rainio,l994). Под осиной нельзя было прятаться во время грозы. С осиной у вепсов, как и у русских, было связано предание о том, что именно на осине повесился Иуда.
У вепсов не отмечено традиции почитания священных рощ или отдельных деревьев, столь развитой у ряда прибалтийско-финских и волжско-финских народов (ср.: Lukkarinen, 1911-1913. S. 53; Haavio, 1961. S. 76; 1963. S. 127; Ariste, 1977. S. 155; Владыкин, 1994. С. 120-121; Тойдыбекова, 1997. С. 131-137). Скорее всего, эта традиция у вепсов слилась с православной: церкви и часовни в вепсских деревнях было принято строить в еловых или сосновых рощах, где категорически запрещалось вырубать деревья, считавшиеся священными.
Таковы в общих чертах основные особенности традиционного мировосприятия и верований вепсов.
http://www.vottovaara.ru/mifologiya-i-verovaniya-vepsov.html?ysclid=ls99g157sq399872094