Среди русских, пришедших на Крайний Север, женщин не было, и мужчины приводили в дом девушек из соседних нерусских племен. Прижитые от местных женщин дети вливались в среду русского населения. Через два-три поколения число жителей смешанного происхождения значительно возросло, что и позволило заключать браки в основном в своей среде.

  В практике заключения браков у русских поселенцев сложились определенные традиции: они старались жениться или выдать своих невест за колымских или устьянских русских старожилов. Брачные связи с якутами и эвенами поддерживались сравнительно редко.

  Замуж выходили в 17-18 лет, женились в 18-20. По сведениям информаторов, существовала некоторая свобода нравов, поэтому были нередки случаи рождения детей до замужества. Такие дети назывались «де- въыими», «прижитками» и «заугольниками». Фамилию и отчество им, как правило, давали по отцу или старшему брату матери.

  В народной памяти сохранился случай, происшедший примерно в середине 80-х годов прошлого века. Известная красавица, певунья и плясунья Агафья Шкулева родила третьего «девьего» ребенка, причем все дети были от разных отцов.

  Староста принял решение наказать ее розгами. Перед началом экзекуции при явном сочувствии мужской половины общества она задорно пропела несколько частушек, затем пустилась в пляс. Очарованный чудным голосом и лихим танцем молодой женщины присутствовавший при этом помощник исправника отменил наказание. В устном народном творчестве русских старожилов немало песен, частушек, посвященных любви. Интересно отметить, что почти каждый молодой человек (или девушка) «опевал» любимую, то есть посвящал ей «свою» песню – на свои слова, свою мелодию.

  Эта песня исполнялась наедине или в кругу близких друзей. Приведем примеры таких песен-куплетов:

Толста Маша-загородка,
Да гулять волю не дала,
Да уруллю, руллю, руллю,
Да уруллю, руллю руллю.

***

Я свою-то чернобровку
Да только под божницу не сажу.

***

Где я Дашкин след увижу,
В обе стороны деру,
Моей Дашке-то следок —
Словно пестрый шахматок.

***

Да любил пташек,
Да любил Машек,
Любил от желанной,
Любил от души.

  Влюбленные называли друг друга придуманными ласкательными именами: «ачилинка», «дугудушка», «тумтаречка», «ханечка»… Сочиняли шуточные любовные частушки:

Ачилинка, воротись!
Шаровары твои нашлись.

***

У меня была напаха,
Из кольца в кольцо вилась,
А походская девчонка
Три версты за мной гналась.

(Записано со слов А. И. Шкулёвой, 70 лет, 1972 г.)

  Когда сыну исполнялось 18-20 лет, отец и мать старались присмотреть ему подходящую невесту. Основные требования к избраннице – хорошая внешность, здоровье, добрый нрав, уменье вести домашнее хозяйство. Однако при равных условиях последнему достоинству отдавалось предпочтение, которое выражалось поговоркой: «Красоту не лизать». Неуменье, неудачливость, леность считались пороком как мужчин, так и женщин.

  Насильственная выдача или женитьба встречалась крайне редко. Выйти замуж без согласия родителей («уйти ногами») считалось позором. Такую самовольницу другие женщины во время ссоры упрекали: «Я не ногами, как ты ушла, а с тятиного благословения».

  Православная церковь запрещала браки родственников вплоть до седьмого колена и вменяла священнослужителям в обязанность выяснить степень родства будущих супругов.

  Однако в Русском Устье с разрешения попа допускались браки троюродных братьев и сестер. Но случалось всякое… Так, в 1866 году мещанин Егор Голыженский дал письменное обещание священнику, что он не будет проживать в одной местности с девицей Анной Чихачёвой или ездить к ней. На этом обожании наложена резолюция благочинного Льва Шипицына: «Прошу развести сих блудников, которые состоят родственниками во втором колене» [ЦГА ЯАССР, ф. 144, оп. 1, д. 80].

  Как правило, предварительной договоренности о приданом не существовало. В качестве свата посылали наиболее уважаемого человека, иногда кого-либо из родни.

  Сами родители никогда в роли сватов не выступали. Сваты, явившись в дом невесты, вели сначала с родителями разговоры о посторонних делах, затем переходили непосредственно к сватовству. Главный сват или сваха, уличив момент, заявляли следующее: «Мы пришли к вам не пировать, не столовать, а с добрым делом, со сватовством. У вас есть товар, у нас есть купец – станем родство заводить».

  Они давали лестную характеристику и жениху, и невесте. Делали заключение, что это подходящая пара. Если родители не согласны, то отвечали: «Молода еще, надо в девках побывать, отцу-матери помогать». Спрашивали согласия невесты. Если она была согласна, отец говорил: «Волей выбрала молодца – не взыскивай с отца». Завершалось сватовство тем, что свату выдавали платок невесты в качестве залога, что означало: предложение принято. Сваты передавали платок жениху.

  Через несколько дней происходило «второе действие» – «рукобитие», тоже не публичное. Отец и мать жениха вместе со сватами приезжали в дом невесты, для окончательного удостоверения и личного «удара по рукам».
Оба отца подавали друг другу руки, а присутствующие приговаривали: «На счастье!

  Господи, благослови!» Старший сват или кто-нибудь из уважаемых людей (крестный отец) разнимал руки отцов. В этот момент отец жениха вручал невесте и ее отцу какой – либо подарок: шкурку песца или несколько золотых монет.

  Затем невеста подходила к отцу. Он снимал с полки самую ценную икону, поднимал ее над головой, целовал дочь и произносил: «Благословляю тебя Казанской (Смоленской) Божьей матерью! Бог с тобой!» (Записано со слов А. И. Шкулёвой, 70 лет, 1972 г.)

  Спустя три-четыре дня происходило обручение, где жених и невеста официально встречались при людях и менялись кольцами. Венчание приурочивалось к приезду священника. Поэтому часто случалось так, что супруги, прожившие совместно полгода, шли наконец венчаться в церковь.

  Свадьба начиналась с девишника. В доме у невесты ее подруги пели песни. Полагалось исполнить 12 песен. Первая песня:

Не стук стучит, братцы, во тереме,
 Не гром гремит во высоком,
Благословляется дочь у батющки,

Благословляется дочь у родной матушки:

– Благословите меня во злат венец,
– Благословите меня с суженым.

После этой песни невесту закрывали от присутствующих, расплетали ей косу и пели:

Тут расплакалась душа красна девица
По своей по русой косе,
По своей девьей красоте:

– Час тапериче русу косу не чесывать,
В золотой куст не переплетывать.

Когда жених с друзьями и тысяцким приезжали за невестой, чтобы везти в церковь, их встречали песней:

На дворе, дворе,
Ивановом дворе,
Вырастало кипарис-деребо.
Слеталися девять соколов,
Со десятой бел крыльчат сокол,
Сьезжались девять боярей,
Со десятой князь молодой.
Выходила его суженая,
Золотым кольцом обрученная.
Она мылась и белилася,
В чисто зеркале смотрелася,
Резным гребешком чесалася.

  По обычаю тысяцкий должен выкупить невесту, а брат невесты – продать ее. Жених стоит у порога, брат невесты сидит за столом. Тысяцкий кладет на блюдце копейку и придвигает ее к брату. Тот говорит: «Я не за это поил-кормил» – и отодвигает блюдце.

  Тысяцкий снова подает на блюдце монету и подвигает к брату. Так повторяется до трех раз. Наконец брат берет невесту и подводит к жениху. В это время поют:

Не вылетай, утка, из острову,
Не выпорхай, птица, из гнездышка,
Не выходи, наша душечка, из терему.

Невесту везут на собаках (в нартах. – И,Ч.) в церковь. После венчания едут в дом жениха. У дома молодых встречают с хлебом-солью мать и отец жениха присутствующие в это время поют:

Не белы ветры навеяли,
Нежданны гости наехали,
Сокол летит, земля ютит

[Зензинов, 1914а, с. 63].

Свадьбу вел тысяцкий, выбираемый из наиболее уважаемых людей.

  Во время свадебного пира девушки-подружки невесты – пели хвалебные песни («опевали») в честь молодых, тысяцкого и присутствующих гостей. Тот, к кому относилось «опевание», должен был бросать на блюдце деньги.

  На свадебный стол обязательно подавался запеченный лебедь, а также вареная кость от лебяжьего крыла. Обязательным был ритуал ломания лебяжьей кости: сначала ее брал тысяцкий и делал вид, что пытается сломать, затем передавал жениху. Жених должен был сломать ее руками без применения каких-либо посторонних предметов, что символизировало его удаль и силу.

  В конце свадьбы пели обычные песни и плясали.

  Признавался законным и повторный брак, однако устанавливался срок траура по умершему супругу – не менее года. О нарушавших этот срок осуждающе говорили: «У мужа (жены) еще ноги не замерзли, а она (он) уже новую судьбу ищет».

  Начало беременности узнавали по отсутствию «красок» – менструаций. (Период менструаций называли словом «мылась», «моется». Женщина в этот период не должна была спать в одной постели с мужем, чтобы не «запоганить» его.

  Когда менструации заканчивались, она должна была вымыться и всю свою постель протрясти над огнем, а сама несколько раз должна была перешагнуть через костер – «окуриться».) Беременных называли: «непростая», «нездоровая», «в интересном положении», «грузная». При наступлении срока родов – «на тех порах» – заручались «бабушкой» (повитухой). К ней проявлялось особое уважение. Девушки и нерожавшие женщины повитухами быть не могли.

  Во время родовых схваток повитуха массажировала живот у роженицы и читала молитвы. В это же время ставили свечку или затеплили лампадку в честь святой Соломонины – покровительницы женщин.

  Роженице расплетали волосы, развязывали все узлы на одежде, расстегивали все пуговицы; развязывали также узлы и на ненадетых юбках, фартуках, отпирались все замки на сундуках, на амбарах и т.п. – чтобы облегчить роды. Если они были продолжительные, муж выходил на улицу и стрелял из ружья.

  При задержке последа роженице разминали живот. Послед обычно закапывали в землю недалеко от дома. Отпавший остаток пупочной культи («пупок») мать, завернув в тряпочку, хранила, считала, что это дает хорошую память ребенку. Кормящая мать остатки грудного сцеженного молока не выливала в помойное ведро, а уносила недалеко от дома и выливала на чистую землю.

  Новорожденного младенца обмывали теплой водой, заворачивали в пеленки, затягивали веревкой («покромом») и укладывали в колыбель («зыбку»). Зыбка — небольшое продолговатое лукошко с навесом над головой. Ребенка закрывали одеяльцем и зашнуровывали ремнями, привязанными к краям зыбки. Подстилка — обычный ватный матрасик, под которой подстилались крошки гнилого измельченного дерева или сушеный мох.

  Переход колыбели от одного ребенка к другому допускался лишь в том случае, если ранее родившийся ребенок был жив, в противном случае для новорожденного делали новую колыбель.

  В течение первых недель ребенка мыли каждый день, обычно вечером. Разводили огонь в камельке, нагревали воду и обмывали его с мылом. Затем пеленали, схватывали двумя пальцами носик, потягивали несколько раз, приговаривая: «Не будь курнос». При этом издавали полусвистящий звук. В течение первой недели после рождения ухаживала за ребенком бабушка-повитуха. До 40 дней ребенок находился в пеленках, после чего его одевали и пеленали только на ночь. Зыбку ставили обычно около постели матери. Грудью детей кормили долго – вплоть до четырех лет.

  По истечении шести недель после родов женщина должна совершить перед образами 40 поклонов на коленях, «окуриться» и сходить в церковь. После этих процедур она считается «молитвенной», то есть чистой.

  Ребенка крестили на восьмой день. Обходились обычно без священника. Наливали в чистый таз теплую воду, опускали в нее серебряный крест, после чего вода становилась «святой». Крестный отец несколько раз окунал ребенка головой и ногами в воду со словами: «Крестим раба божьего Николая (Петра и т.д.)».

  Крестные отец и мать почитались почти наравне с родителями. В случае смерти последних они опекали своих крестников.

  В старину обычно детям давали по два имени. При крещении, например, давали имя Петр, а все звали Иваном. Или давали детям клички собак, названия птиц и зверей: мальчиков звали «петушками», «соловьями», «снегирями» и т.п., девочек – «уточками», «пташечками», «мартышками»… Предполагали, что если болезнь, или «порча», будет искать «Ивана», то не найдет, так как фактически его зовут «Снегирём». Этот обычай имеет, по всей видимости, древнерусское происхождение. В целях обмана «нечистой силы» на Руси ребенку иногда меняли имя. Отец или дед выносил хворого ребенка из избы и через некоторое время приносил его обратно, называя не старым именем, а «найденом» или «ненашем»: дескать, услышат бесы, что это другой ребенок, и отступятся от него [Федосюк, 1971].

  Верили, что умершие могут возвращаться с того света под видом новорожденных – «приходить ояви». «Возвращались» они обычно к родственникам или друзьям. Обнаружить личность «вернувшегося» помогало чье-либо сновидение, прижизненное заявление самого умершего, какие-либо родимые пятна, рубцы на теле младенца, которые якобы были у ушедшего из жизни, а также другие особенности (например, левшество и т.п.). Зачастую «вернувшегося» узнавали, когда ребенок начинал говорить, проявлять определенные склонности, подобные тем, которые были у умершего: любовь к лошадям, пристрастие к картам, кузнечному ремеслу и т.п.

  Рождению мальчика радовались больше, чем девочки. Отношение к детям было спокойное и ласковое. Интересна вежливая форма обращения к ним. Мальчика звали «тятей», а девочку «мамой». «Тятя, сбегайка на угор, принеси-да весло» или «Мама, подай-да огонек».

  Детям не ленились рассказывать сказки, петь колыбельные песнии-мпровизации, песни-потешки:

Баю, баю, баю-бай,
Мой сыночек, засынай,
Будешь в золоте ходить,
Чисто серебро носить.

Мой сыночек, засыпай
И скорее подрастай,
Ты скорее подрастай
Тяте – маме помогай.

***

Утренее встали,
Чайнички сварила,
Чайнички сварила,
Тятю напоила.

***

Солнышко, солнышко,
Выгляни в окошко,
Твои дети плачут,
Серу колупают,
Собакам бросают, нам не дают.

***

Белогребенный петушок
Полетел на холмышок.
Да ликаточек-ликаток,
Да ликаточек-ликаток.

  Старшие дети часто нянчили младших, особенно в небольших семьях, где не было свободных от работы взрослых. Младшие постоянно видели в лице старших поддержку и защиту. Дети за любовь и ласку родителей и старших братьев и сестер платили им полным повиновением, называя отца и мать ласковыми словами: «тятя», «тятюка», «мама», «мамука». Младшие дети не имели права называть старшего брата или сестру по имени: сестру звали няней, брата – батей.

  Игрушек у детей было очень мало: пустые спичечные коробки, гильзы, чурочки, шилинки – обломки фарфоровой посуды. Мальчики с четырех-пяти лет начинали стрелять из лука, а девочки – приучаться к кройке и шитью. Коллективными играми мальчиков были «лапта», «мячик пинать» (подобие футбола), «куликаться» (игра, напоминающая современный хоккей с мячом). В последней играющие разделялись на две партии, каждый вооружался небольшой палкой («куликой»), ворота отмечались колышками; каждая партия стремилась загнать в ворота противника деревянный шарик (иногда он был облит свинцом). Гол именовался словом «сало». Говорили, например: «Мы им два сала забили». А вот еще одна игра: на расстоянии 10-15 метров устанавливали колышки («приметы»), в которые стреляли из лука. Любимой коллективной игрой как детей, так и взрослых была также игра «в жмурки», которая у индигирщиков носила свое название – «чурить».

  Обстановка, окружавшая детей, разговоры взрослых об охоте или рыбной ловле – все это вводило ребенка в круг их интересов. Поэтому вполне естественно, что игры имитировали такие процессы, как езда на собаках, добыча песцов, рыбы и т.п. С очень раннего возраста детей приобщали к посильному труду.

  Мальчики 10-12 лет считались помощниками отцу: ездили на ветках, помогали на рыбной ловле, кололи дрова, носили воду, ставили петли на куропаток и т. п. Девочки были активными помощницами матери. Они помогали присматривать за младшими, начинали учиться шить и вышивать, готовили пищу, убирали помещение. Возраст ребенка определялся не количеством лет, а той пользой, какую он приносил в хозяйстве. На вопрос: «Велик ли у тебя сын?» – можно было услышать следующее:

  «Большенкой! Лучком-тамаричком стреляет», «Большой! На лодке сам ездит» или «У меня парень совсем большой. Один по пастям ездит».

  Главой семьи был муж. По самому своему положению женщина Севера не могла стоять во главе семьи: будучи привязана к домашнему очагу, она была не способна вести дела, выходящие за пределы дома и маленького хозяйства.

  В основном между супругами существовали добрые отношения, муж считал необходимым советоваться с женой. Разводов почти не было. И все же положение женщин было приниженным и далеко не равноправным. Она не присутствовала на ежегодных сборах мещанского общества, раздел добычи производился только по количеству мужских душ. Муж мог наказывать жену, и никто не имел права за нее заступаться. Женщины были покорны сульбе своей, что нашло отражение в их поговорках и присловьях: «Без вины бить не будут», «Не лезь, баба, в мужское дело» ит. д. В доме правый, или красный, угол («переднее место») принадлежал мужчинам, а левый – женщинам. Питались женщины, как правило, отдельно от мужчин, на левой половине избы – за «бабьим» столом. Женщина не смела громко петь и смеяться при мужчинах. Она должна была говорить мало, не вмептиваться в разговор мужчин. Девушка не должна расплетать косы при мужчинах, а замужняя – являться без платка на голове.

  Жена главы семьи – старшая в доме женщина – наблюдала за порядком, занималась обучением домашним работам младших членов, воспитанием внучат. Она была наделена большими полномочиями в отведенном ей кругу обязанностей. Члены семьи должны были поступать согласно ее распоряжениям.

  Тяжелым было положение молодой женщины, вошедшей в большую семью. Ей полагалось вставать раньше всех и позже всех ложиться, безропотно выполнять указания свекрови. Положение снохи несколько улучшалось с рождением ребенка: с нее снималась часть домашних работ.

  В больших семьях, где были женаты несколько сыновей, часто возникали конфликты между невестками. Поэтому каждая пара старалась отделиться и завести самостоятельное хозяйство. При отделении женатого сына отец выделял ему часть из общесемейного имущества: несколько сетей, собак, ветку и кое-что из утвари. Однако промысловые условия требовали коллективного ведения хозяйства. Так, неводной лов был подсилен не менее чем трем работникам. Нехватка жилья, топлива, транспорта принуждали к совместному проживанию нескольких малых семей. Все это способствовало стойкому сохранению неразделенных семей.

  Состоятельные родители, не имевшие сыновей, боясь потерять часть имущества, принимали неимущих зятьев в свою семью, которые зачастую потом находились в положении работников.

  Всю домашнюю работу выполняли женщины: готовили пищу, шили одежду, ухаживали за детьми, кололи дрова, заготавливали воду, варили корм для собак. Неводной лов рыбы тоже входил в обязанности женщины.