ТРАДИЦИОННОЕ ИСПОЛНИТЕЛЬСТВО НА КАНТЕЛЕ В КАРЕЛИИ

  Кантеле – один из архаичных инструментов карельского и финского народов (по классификации Э. Хорнбостеля и К. Закса – щипковый хордофон относящийся к дощечным цитрам с резонаторным ящиком 314.122) Типологически родственными кантеле (kantelehkantelevokandalla) в традиционных культурах прибалтийско-финских и балтских народов являются: вепсское kandelet, водский kannöl, ижорский и эстонский kannel, литовские kankles, латышские kokle.

  Исследовательский интерес к кантеле проявился достаточно поздно и предположения, связанные с его функционированием в прошлом, носят гипотетический характер. Имеется ряд фактов, указывающих на тесную связь кантеле с шаманской культовой практикой.

  Одним из первых отечественных исследователей традиционной культуры, высказавшим мнение о принадлежности карело-финского кантеле к шаманскому культу стал Е.В. Гиппиус. Ученый предположил, что: «карельские и финские наигрыши, дошедшие до нас в позднейших формах XIX века, в далеком прошлом могли иметь тот же программно-магический характер, который сохранила современная практика исполнительства на сангультапе обских угров. Функционировавший у манси и хантов в качестве магического инструмента сангультап, как сама его форма, так и 5-струнный пентахордовый диатонический строй, мог быть родственным 5-струнным архетипам карело-финского кантеле, созданного (по версии, содержащейся в Калевале) из костей огромной щуки»[1].

  В карело-финской мифологии Ахто – божество вод, дарует щуку Вяйнямейнену, из костей которой «мудрый старец» изготавливает первый музыкальный инструмент – кантеле. Существует мнение, что и сам Вяйнямейнен является главным морским шаманом. У этносов, для которых одной из важных форм жизнеобеспечения являлась охота, кости представляют первоисточник жизни, как человека, так и животного, источник, из которого воспроизводится вид. Первое кантеле, изготовленное из костей животного-покровителя (рыбы-щуки), гарантирует его владельцу – шаману – успешное экстатическое путешествие.

  Существуют различные версии этимологии слова «kantele». И. Колехмайнен полагает, что kantele балтского происхождения и было заимствовано финнами из других языков в эпоху уральской общности. Этимологически родственные, имеющие один корень финское kantele и саамское kannus, обозначающее шаманский бубен, первоначально служили для обозначения музыкального инструмента, снабженного своеобразной крышкой. Это могло быть как само выдолбленное кантеле, так и саамский шаманский бубен[2].

  Со своеобразной символикой связана и форма «ладьевидных» (термин Р.Б. Галайской) музыкальных инструментов. Лодка имеет архаичную космологическую символику[3]. Так очертания сангультапа (или нарс-юха) обских угров напоминает – долбленую лодку-стружок, которая воспроизводит силуэт рыбы, а рыба – типичный образ мансийских производственно-магических песен.

  Шаманским космологиям свойственно трехчленное деление мироздания на верхний, средний и нижний миры. В иконографии саамских шаманских бубнов господствует символика экстатического путешествия, то есть перемещения, подразумевающего преодоления уровней и прорыв к «Центру Мира». Шаман обозначал континентальные части-берегá на своем бубне, поскольку «использовал его как чёлн, чтобы переплыть море-пространство»[4].

  Если о функциях и об изображениях, содержащихся на саамских магических бубнах, имеется достаточно обширная информация, то о знаках, присутствующих на кантеле, имеются суждения, преимущественно как об элементах декора. Возможно предположить, что часть из них выполняют функцию знаков-символов, наносившихся на некогда сакральный музыкальный инструмент [6, с. 57].

  Единого мнения относительно времени возникновения карельского рунического письма не существует, но бытовало оно вплоть до первых десятилетий XX века. Карельская графика рун схожа со славянской и готской руницей. Рунические знаки обоих типов – как скругленные, так и угловатые были зафиксированы в Беломорской Карелии в 1923 году Д.А. Золотаревым, который, однако, не будучи специалистом по знаковым системам, ограничился их сбором и систематизацией[5].

  Резонаторное отверстие кантеле, выполненное в форме «креста» или «икса», обнаруживает аналогии в классическом футарке, так как воспроизводит рунический знак «гебо» («дар»), а в форме круга – символизирует «центральное отверстие». В архаических культурах связь между Небом и Землей используется для передачи даров небесным божествам посредством шамана: «только они способны возноситься через центральное отверстие, превращая космо-теологическую концепцию в конкретный мистический опыт»[6].

Карело-финское кантеле, некогда являясь атрибутом ритуально-магического комплекса, подобно саамскому бубну, использовалось шаманом для вхождения в транс с помощью танца и «магического» наигрыша, воспроизводившего экстатическое путешествие.

  Традиционное исполнительство на кантеле, зафиксированное в исторически поздних формах начала XX века, еще сохраняло тенденции к медитации и трансу. Так А.О. Вяйсянен в 1917 году, встретив 93-летнего Яякко Куллю в д. Паркинселька (Суоярви) писал: «Пальцы музыканта касаются струн, но глаза не фиксируют их движения, мечтательный взор устремлен в неопределенность. Постепенно во время импровизации на одну и ту же тему, его тело начинало нависать над столом, а веки закрывались, старик играл, как будто находясь во сне. Я был очарован. После этого случая я поверил старику Онойла, рассказывавшего мне об одном олонецком музыканте, который своей игрой мог заставить слушателей плакать или испытывать безумное счастье» [14, с. 56].

Museoviraston Kuvakokoelmat KK3015:44 Кантелист Яякко Куллю Фотограф: А.О. Вяйсянен (Суоярви, 1917)

  Наиболее устойчивым являлось суждение, что кантеле в далеком прошлом служило аккомпанементом исполнителям рун. Так В.П. Гудков пытался представить себе звучание рун под аккомпанемент кантеле: «певец выбирает себе товарища, садиться против него, берет его за руки, и они начинают петь» [4, с. 41]. В.П. Гудков приходит к выводу, что описанное музыкальное сопровождение еще не найдено.

  Существует и другая точка зрения, согласно которой: «руническая песня прибалтийских финнов, в том числе эстонцев, никогда не сопровождалась аккомпанементом на музыкальных инструментах»[7]. Пение рун под аккомпанемент кантеле – представление, возникшее под воздействием идей финского национально-романтического движения, охватившего все сферы культуры. Вяйнямейнен явился не только создателем кантеле, но и исполнителем рун под его аккомпанемент. Действительно, руна о создании кантеле, известная исследователям с момента публикации диссертации Г. Хаберфельда (в 1766 году), содержит аналогии между Вяйнямейным и легендарным древнегреческим певцом Орфеем, прочно укрепившиеся в последующем XIX столетии.

  В начале XX столетия в момент фиксации кантеле использовалось в качестве аккомпанемента танцам, что отражено в количественном соотношении музыкального материала наиболее объемного издания, содержащего наигрыши на кантеле – «Kantele – ja jouhikko savelmia», из 221 мелодий для кантеле 160 – танцевальных наигрышей, из которых А.О. Вяйсяненым зафиксировано 129 образцов [14].

  Наиболее результативными стали путешествия А.О. Вяйсянена по Финляндской Карелии (в 1916, 1917, 1919 гг.) и Олонии (в 1919 г.). Маршрут экспедиций А.О. Вяйсянена включал: Южное Саво (Керимяки), Северное Саво (Лапинлахти), Восточная Карелия (Харлу, Импилахти, Койвусельга, Корписелька, Майсу, Леппясюрья), Суоярви (Паркинселька, Хаутаваара, Вуонделе), Северная Карелия (Эмо, Иломанси, Нурмес, Лиекса), центральная часть Севера (Хаапавеси, Оулу), восточная часть Севера (Кухмо), Олонецкая Карелия (Видлица, Большие горы), Беломорская Карелия (Вуоккиниеми). Работа, предпринятая А.О. Вяйсяненым, позволила узнать и сохранить музыку, которая начала исчезать на рубеже XIX–XX вв. [5, с. 31].

  Публикация «Kantele – ja jouhikko savelmia» состоит из двух крупных разделов – исследования и нотных образцов, разделенных внутри по принципу принадлежности информации кантеле и йоухикко. Материалы о кантеле первого раздела включают сведения о работе предшественников (К.А. Готлунда, К.Г. Портана, К. Коллана, А. Ляхтенкорвы, А. Лауниса и др.), ареалы традиционного исполнительства, информацию, касающуюся изготовления и функционирования.

Нотные образцы сборника расположены сообразно жанровому признаку: импровизации, рунические мелодии, песенные и танцевальные наигрыши, что, однако, затрудняет координацию каждого музыкального примера с его принадлежностью локальной традиции. Тем не менее, разделы первой части эту информацию содержат и иллюстрируют различия на уровне конструктивных особенностей кантеле, аппликатуры и репертуара.

  О традиционном исполнительстве на кантеле в Южной Карелии возможно иметь представление благодаря деятельности ученых-исследователей В.Я. Евсеева и В.П. Гудкова [12, с. 591]. Для «записей музыки и песен» в июле 1933 года Карельский научно-исследовательский институт (КНИИ), направил В.П. Гудкова и В.Я. Евсеева в экспедицию в Пряжинский район[8]. Исследователи обошли около двадцати деревень, в восемнадцати нашлись кантеле в нескольких экземплярах. Инструменты были изготовлены 30–50 лет назад, но встречались и новые. Участникам экспедиции удалось записать адреса более двадцати исполнителей, а непосредственно слушать игру десяти кантелистов, в их числе: Н.Т. Ларионов (д. Чуралахта), Д.Ф. Никитин (д. Ангелахта), И.И. Лебедев (д. Чуккойла), А.Д. Макаров  (д. Иматозеро) [3, с. 3]. Совершенно очевидно, что центры культуры кантеле еще не планировали угасать, как предполагал ранее В.П. Гудков, а танцевальная музыка и ее существенное преобладание в репертуаре лишь являлась отражением специфики определенного этапа [7, с. 155].

Национальный архив РК 64-летний колхозник В.Я. Яковлев играет на самодельном кантеле, изготовленном в 1918 г. д. Топозеро Пряжинский район Фотограф: И.М. Мулло (1939)

  В.П. Гудков максимально точно описывает конструкцию, обнаруженных в экспедиции кантеле: «Продолговатое (сантиметров 60–70 длиной и 16–20 шириной), долбленое из елового, ольхового, а иногда и осинового ствола корытце, почти треугольной формы, грубовато вытесанное и выдолбленное топором или ножом. Справа – характерная «колодка» с железным стержнем, на котором крепятся тонкие металлические струны. Другой конец струн намотан на деревянные колки, вращающиеся в деревянном бортике. Под струнами – еловая доска с одним или несколькими звуковыми отверстиями. Количество струн от 8 до 14-ти. Иногда инструмент украшен примитивной резьбой. Все это – наиболее типичные признаки, но встречаются и отклонения: иногда кантеле выдолблено не сверху, а снизу, иногда сбоку, очень редко сколочено или склеено из отдельных дощечек и имеет железные колки» [3, с. 3].

  И.И. Лебедев из д. Чуккойла так описал процесс изготовления кантеле: «Мы выдалбливали короб из куска дерева, приколачивали к нему крышку и сверлили на ней три-четыре отверстия – для звонкости. Потом, для придания нужного цвета, держали короб под медленным огнем в деревянной бане, натягивали 8-10 металлических струн – и готова музыка» [1].

Национальный архив РК кантелист И.И. Лебедев Фотограф: С. Ильин (1938)

 Встреченные В.П. Гудковым и В.Я. Евсеевым инструменты – выдолбленные кантеле. Это обстоятельство говорит о том, что Южная Карелия «клееных» конструкций кантеле не знала. А.О. Вяйсонен сообщал о том, что в финляндской Северной Карелии клееные кантеле встречаются часто. Некоторые из зафиксированных финским исследователем исполнителей, приобретая «полуфабричные» кантеле, продолжали использовать привычное количество струн (обычно до 14-ти) и исполнять традиционный репертуар, но имелись и такие музыканты, репертуар которых «соответствовал» времени и включал современные песни и танцы. В связи с этим количество струн кантеле увеличивалось (до 21).

  Летом 1933 года В.П. Гудкову посчастливилось услышать игру музыкального самородка, создателя «новой конструкции» кантеле – С.И. Тупицына из д. Еронсельга. В.П. Гудков так описывает кантеле: «оно имеет 40 струн, некоторые из которых сгруппированы попарно и настроены в унисон таким образом, что в общем инструмент даёт 23 звука» [3, с. 4]. В ряду достоинств инструмента В.П. Гудков отмечает: кантеле звучит громко, имеет басы, на нем можно аккомпанировать танцам на деревенских «беседах»; среди недостатков – диатонический строй, «вульгарный» тембр звука, «гармошечный» репертуар [3, с. 5].

  С.И. Тупицын, являясь мастером-исполнителем, безусловно, ощущал стремительные изменения в традиционном жизненном укладе. С проникновением в карельскую деревню гармоники, многие традиционные музыкальные инструменты становились не востребованными, в связи с изменившимся репертуаром [9, с. 42]. Конструктивное решение С.И. Тупицына органично и отражает специфику, как самого кантеле, так и процессов, связанных с его усовершенствованием в традиционной среде [7, с. 156][9].

Национальный архив РК II – 1448 кантелист С. Тупицын Фотограф: С. Ильин (1938)

  Традиция исполнительства на кантеле в Южной Карелии угасла к 1970 годам. В указанное время писатель, фольклорист, сотрудник музея-заповедника «Кижи» В.И. Пулькин совершил этнографическую экспедицию в Пряжинский район с целью сбора сведений о крестьянской архитектуре края и приобретения предметов быта. Убранство пряжинской избы не мыслилось без основного его атрибута – кантеле. В.И. Пулькину удалось разыскать два уникальных экземпляра – 12-струнные кантеле из Савиново и Хонгануал. Кантеле из Хонгануал идентично тем инструментам, которые описывал В.П. Гудков в 1933 году. Форма кантеле из Савиново «перекликается с округлыми формами местных долбленых лодок – хонгоев, а также кронштейнов здешних изб и столбов. Все пронизано переосмысленным стилем барокко – зданий, предметов, орнаментов, виденных в городах, куда карелы уходили на заработки» [11, с. 111].

  В.И. Пулькин познакомился с местными мастерами-изготовителями кантеле: И.Г. Прокофьевым (д. Пунчойла), П.Т. Бондаревым (с. Ведлозеро), В.П. Калининым (д. Машинсельга). Встретил исследователь и последнего исполнителя на кантеле южно-карельской традиции – Евдокима Федоровича Гаврилова из Кинермы. Он давно не брал в руки кантеле, но нашел в себе силы прикоснуться к струнам, а также рассказать о временах своей молодости, когда «имелись хорошие игроки, наперебой звали их на свадьбы и праздники» [11, с. 114].

  Настройку в финляндской Северной Карелии называли «прилаживание», в Приграничной Карелии «постановка» или «установка голосника». Настройка кантеле и выбор звукоряда осуществлялись на усмотрение самого исполнителя в связи с возможностями его инструмента. Для настройки восьми и более многострунных кантеле использовали чистые интервалы – квинты и кварты, а также октавы.

такой метод настройки кантеле предлагает Теппана Янис (1854–1921) из д. Майсу [14, s. 24].

  Для карело-финской традиции характерна игра на кантеле щипком или «перебором». Иногда исполнители на кантеле все же использовали, свойственный более южным регионам, т.н. «закрытый» способ игры (ингерманландский или эстонский), подразумевающий создание мелодии на основе звуков аккордов закрытых струн и наличие позиций (нижней, средней и верхней). Левая рука закрывает струны, не используемые в аккорде, правая рука свободным движением «бряцает» по открытым струнам. Мелодия, обычно, выстраивается с верхнего звука созвучия или аккорда.

  Наблюдая за положением рук и использованием традиционной аппликатуры, важно отметить территориальные и временные различия. Аппликатура у большинства исполнителей устойчивая, т.е. определенный палец «закреплен» за определенной струной (или определенными струнами).

  Представленные А.О. Вяйсяненым основные типы аппликатуры для 5-струнного кантеле сохранились и после увеличения количества струн: большой палец правой руки (>1) стал отвечать за верхние дополнительные струны, 3-й, 4-й пальцы – за нижние. При самом распространенном способе игры пальцы обеих рук частично сплетаются: можно сказать, что у рук «совмещенное» расположение.

  Во время фольклорно-этнографической экспедиции А.О. Вяйсянен зафиксировал игру трех исполнителей Олонецкой Карелии: Микулы Чертина, Яякоя Васкана (д. Сууримяки / Большие горы) и Степана Пачойна (д. Перттиярви). Располагая изображениями и описаниями конструкции, настройки, звукоряда и аппликатуры кантеле этих исполнителей, возможно утверждать, что кантелисты, встреченные В.Я. Евсеевым и В.П. Гудковым в 1933 году, являются представителями – носителями одной локальной традиции и используют один тип аппликатуры (№ 3) [8, с. 59].

KK3018:45 Кантелист Микула Чертин Фотограф: А.О. Вяйсянен (д. Большие горы, 1919)

  Этот факт нашел подтверждение и в наблюдениях, записанных В.П. Гудковым во время экспедиции 1933 года: «кантелист клал инструмент к себе на колени (иногда на стол), быстро настраивал и начинал замысловатые переборы тремя пальцами правой и двумя пальцами левой руки» [3, с. 3]. Это основание позволяет утверждать, что И.И. Лебедев также использовал указанный тип аппликатуры, как представитель данной традиции.

  Наиболее стабильным оказывается выделенный фрагмент (пентахорд в объеме квинты), что иллюстрирует наличие в прошлом 5-стунного кантеле в данной местной традиции.

  Угасание традиции исполнительства на кантеле в разных географических зонах Южной и Северной Карелии не совпадает по времени и связано не только, с отмеченным многими исследователями, появлением гармоники в карельской деревне.

  Поиск национальной самобытности являлся мощным стимулом для многих финляндских исследователей (Э. Леннрота, А. Борениуса, Й. Ювелиуса, А.О. Вяйсянена и др.), отправлявшихся в Северную Карелию с целью фиксации образцов традиционной культуры. Уверенность С. Топелиуса в том, что именно этот регион обладает мощными первозданными ресурсами «древних песен и обычаев» доминировала в финских и отечественных научных кругах более полутора столетия. Тем не менее, традиционное исполнительство на кантеле, не связанное с процессом рунопения, в Северной Карелии уже к концу XIX века находилось в стадии угасания.

  Крупнейшим ученым и собирателем рун является Э. Леннрот. Именно он первым пошел по пути, указанному С. Топелиусом и нашел сокровищницу эпической поэзии в Карелии. С 1870 годов началась вторая волна исследований народных традиций севера Карелии финскими учеными. Так в 1877 году из Соткамо через Кухмо А.А. Борениус отправился в путешествие по Беломорской Карелии. Его целью являлась фиксация народных мелодий и приобретение традиционных карело-финских музыкальных инструментов.

  Так в сентябре 1877 года в д. Поньгогуба А. Борениус купил 5-ти и 11-струнное кантеле Луккани Хуотари. Рунопевец Л. Хуотари ранее пел с войницким рунопевцем и исполнителем на кантеле Онтреем Малиненым. Будучи семилетним мальчиком, Луккани пел руны Э. Леннроту, когда перевозил его с братом на лодке из Понкалахти в Войницу[10]. Спустя сорок четыре года старик Л. Хуотари встретился с А. Борениусом, который кроме стихов рун записал от него два наигрыша, настройку кантеле и аппликатуру.

  От Юрки Малинена (1806–1884) – сына Онтрея Малинена в д. Войница А. Борениус записал две мелодии для кантеле Toaton soittamaa («То, что играл отец»). Мелодии, зафиксированные от Л. Хуотари и Ю. Малинена, вошли в сборник А.О. Вяйсянена «Kantele – ja jouhikko savelmia» (№ 5, 17, 62).

  В 1886 году Й. Ювелиус совершил научную поездку по деревням Беломорской Карелии и на Соловецкие острова. В путевых очерках, опубликованных в 1889 году, он описывает встречу с Мийхкали  Перттунененым, а о кантеле пишет: «За все время моего путешествия я встретил всего два кантеле – одно 12-тиструнное в Вуоккиниеми, второе 7-струнное – в деревне Вуоннинен, а 5-тиструнных не встретил вовсе»[11].

  Экспедиция, совершенная А.О. Вяйсяненым летом 1915 года проходила и через деревни Войница, Вокнаволок и Ухта. Тем не менее, исследователь зафиксировал исполнительство лишь на двух музыкальных инструментах: гармони и paimentorvi, о чем сообщил в статье «Vienan – Karjala kylissa. Piirteita keraysmatkalta kesalla 1915» («В деревнях Беломорской Карелии. Зарисовки о летнем путешествии 1915 года»)[12].

  В 1960 годы традиционное исполнительство на кантеле в п. Ухта (Калевала с 1968 г.), угасшее к началу XX столетия, было возрождено В.Ф. Пяллиненым [13, с. 12]. В.Ф. Пяллинен, являясь хранителем и активным пропагандистом традиций своего края, создал свою уникальную школу кантеле, основанную на знании традиционного исполнительства. Танцевальные наигрыши, характерные для северно-карельской традиции (Шоттиси, Римпа, Раатикко, Хумахуш и др.), до момента их публикации, существовали исключительно в устной традиции и хранились в памяти сначала В.Ф. Пяллина, а затем и его учеников – Ю. Гладышева, И. Киэлевяйнена, Л. Никитиной [10, с. 5]. Исторический возраст танцев, предположительно связывают с концом XIX – началом XX столетия. Относящиеся к парным круговым танцам, они исполнялись в молодежной среде. Диатонический звукоряд этих наигрышей указывает на синхронное появление хореографических форм и мелодий их сопровождавших.  Указанные наигрыши в настоящее время сохранились в репертуаре традиционных исполнителей на гармони Северной Карелии.

  Несмотря на принятие хроматического кантеле В.П. Гудкова, В.Ф. Пяллинен опирался на традиционные приемы исполнительства – кантеле держат на коленях, а не вертикально, короткими струнами к себе, при таком положение инструмента звукоизвлечение напоминает скорее удар по струне. А.О. Вяйсянен писал: «у нас (в Финляндии и Приграничной Карелии) имеется современный способ игры, появившийся в 1870 годы. Здесь руки функционально разделены – пальцы правой руки отвечают за мелодию, а левой – за аккомпанемент. Для такого исполнительского стиля неизбежно изменение аппликатуры» [14, s. 14]. Тем не менее, аппликатура, предложенная В.Ф. Пяллиненым, активно использует первые пальцы обеих рук, что характерно для типа аппликатуры 5-струнного кантеле, выделенного А.О. Вяйсяненым под номером четыре и распространенного в финляндской Северной Карелии.

  Зная местную музыкальную культуру, В. Пяллинен обогатил репертуар кантеле традиционными наигрышами, обработками карельских мелодий и собственными сочинениями ярко национальными по духу. Созданные им песни (часто на народные тексты) и мелодии для кантеле настолько органичны природе местной музыкальной традиции, что трудно отделить авторское от народного.

[1] Гиппиус Е.В. Ритуальные инструментальные наигрыши медвежьего праздника обских угров / Е.В. Гиппиус // Народные музыкальные инструменты и инструментальная музыка. Ч. II. – М. : Советский композитор, 1988. – С. 174.

[2] Колехмайнен И. Играли ли в Западной Финляндии на пятиструнном кантеле? / И. Колехмайнен // Фольклорная культура и ее межэтнические связи в комплексном освещении. – Петрозаводск : Издательство ПетрГУ, 1997. – С. 69.

[3] Галайская Р.Б. Опыт исследования древнерусских гуслей в связи с финно-угорской проблематикой / Р.Б. Галайская // Финно-угорский музыкальный фольклор и взаимосвязи с соседними культурами. – Таллин : Ээсти раамат, 1980. – С. 21–28.

[4] Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза / М. Элиаде. – Киев: София, 2000. – С. 78.

[5] Золотарев Д.А. Карельские клейма. 16.04.1924. URL: https://elibrary.karelia.ru/book.shtml?id=478 (10.10. 2022).

[6] Элиаде М. Шаманизм. Архаические техники экстаза / М. Элиаде. – Киев: София, 2000. – С. 85.

[7] Тынурист И. Музыкальный инструмент в рунической народной песне эстонцев // Инструментоведческое наследие Е. Гиппиуса и современная наука. – СПб.: РИИИ, 2003. –С. 57.

[8] В 1931году в Карелии было организовано первое комплексное научно-исследовательское учреждение – Карельский научно-исследовательский институт (КНИИ), ставшей базой для развития академической науки в республике. Первым почетным директором института стал Э.А. Гюллинг, заместителем директора – С.А. Макарьев.

[9] Кантеле, состоящее из отдельных частей, на разных территориях Финляндии имело свою конструкцию, а в исполнительстве – свой стиль игры. К традиционным местным стилям относятся: Перхонёккилааксо (Центральная Остроботния), Хаапавеси (Центральная Финляндия) и Саариярви (Северная Остроботния).

[10] Sihvo H. Karjalan kuva: Karelianismin taustaa ja vaiheita autonomian aikana. Suomalaisen kirjallisuuden seura. Joensuu: Joensuun korkeakoulun julkaisuja, 1973. S. 52.

[11]  Там же, S. 64.

[12] Väisänen A.O. Vienan Karjalan joiuista. Vertaileva esitys // Hiljainen haltioituminen. A.O. Väisäsen tutkielmia kansanmusiikista / Toim. E. Pekkilä. Helsinki: SKS, 1990. S. 12. 

https://taju.ru/

ru_RU
Прокрутить вверх
Прокрутить наверх